[maxxp78]

Газета "Правда" 15 мая 1986 г. Выступление М.С.Горбачева по советскому телевидению

 gazeta.jpg (309,63К)
Количество загрузок:: 12

Добрый вечер, товарищи!
Все вы знаете, недавно нас постигла беда - авария на Чернобыльской атомной электростанции. Она больно затронула советских людей, взволновала международную общественность. Мы впервые реально столкнулись с такой грозной силой, какой является ядерная энергия, вышедшая из-под контроля.
Вся работа по сути ведется круглосуточно. Задействованы научные, технические, экономические возможности всей страны. В районе аварии действуют организации многих союзных министерств и ведомств под руководством министров, ведущие ученые и специалисты, войсковые части Советской Армии и подразделения Министерства внутренних дел.
Огромную долю работы и ответственности взяли на свои плечи партийные, советские и хозяйственные органы Украины и Белоруссии. Самоотверженно и мужественно трудится коллектив эксплуатационников Чернобыльской атомной электростанции.
Что же произошло?
Как докладывают специалисты, в период планового вывода из работы четвертого блока мощности реактора внезапно возросли. Значительное выделение пара и последовавшая затем реакция привели к образованию водорода, его взрыву, разрушению реактора и связанному с этим радиоактивному выбросу.
Сейчас пока рано выносить окончательное суждение о причинах аварии. Предметом пристального рассмотрения правительственной комиссии являются все аспекты проблемы - конструкторские, проектные, технические, эксплуатационные. Разумеется, по итогам выяснения причин происшедшей аварии будут сделаны все необходимые выводы, приняты меры, исключающие повторение подобного.
Как я уже говорил, мы впервые столкнулись с такого рода чрезвычайным происшествием, когда потребовалось быстро обуздать опасную силу вышедшего из-под контроля атома и предельно ограничить масштабы аварии.
Серьезность обстановки была очевидной. Надо было срочно и компетентно оценить ее. И как только мы получили надежную первоначальную информацию, она стала достоянием советских людей, была направлена по дипломатическим каналам правительствам зарубежных стран.
На основе этой же информации стала развертываться и практическая работа по ликвидации аварии, ограничению ее тяжелых последствий.
Е сложившейся ситуации мы сочли наипервейшим долгом, долгом особой важности - обеспечение безопасности населения, оказание эффективной помощи пострадавшим. В считанные часы были эвакуированы жители поселка при станции, а затем, когда стало ясно, что имеется потенциальная угроза здоровью людей в прилегающей зоне, они также были перемещены в безопасные районы. Вся эта сложная работа требовала предельной быстроты, организованности и четкости.
И все же принятые меры не смогли уберечь многих людей. В момент аварии погибли два человека - Шашенок Владимир Николаевич - наладчик систем автоматики, Ходемчук Валерий Иванович - оператор АЭС. На сегодня 299 человек госпитализированы с диагнозом лучевой болезни разной степени тяжести. Семеро из них скончались. Остальным оказывается вся возможная помощь. Привлечены лучшие научные и медицинские силы страны, специализированные клиники Москвы и других городов. В их распоряжении - самые современные средства медицины.
От имени ЦК КПСС и Советского правительства выражаю глубокое сочувствие семьям, родственникам погибших, трудовым коллективам, всем, кто пострадал от этой беды, кого постигло личное горе. Советское правительство позаботится о семьях погибших и пострадавших.
Самой высокой признательности заслуживают жители районов, которые сердечно приняли эвакуированных. Они восприняли несчастье соседей как свое собственное, в лучших традициях нашего народа проявили чуткость, отзывчивость и внимание.
В адрес ЦК КПСС и Советского правительства идут тысячи и тысячи писем, телеграмм советских людей, а также зарубежных граждан, которые выражают сочувствие и поддержку пострадавшим. Многие советские семьи готовы взять детей на летнее время, предлагают материальную помощь. Имеется немало просьб о направлении для выполнения работ в районе аварии.
Эти проявления человечности, подлинного гуманизма, высокой нравственности не могут не волновать каждого из нас.
Помощь людям, повторяю, остается нашей первейшей задачей.
Одновременно с этим на самой станции и прилегающей территории проводится энергичная работа по ограничению масштабов аварии. В тяжелейших условиях удалось погасить пожар, предотвратить его распространение на другие энергоблоки. Персонал станции обеспечил остановку трех других реакторов и перевод их в безопасное состояние. Они находятся под постоянным контролем.
Суровый экзамен держали и держат все - пожарные, транспортники, строители, медики, специальные части химзащиты, вертолетчики и другие подразделения Министерства обороны, Министерства внутренних дел.
В этих сложных условиях многое зависело от правильной научной оценки происходящего, так как без этого нельзя было бы выработать и применить эффективные меры по борьбе с аварией и ее последствиями. С этой задачей успешно справляются наши крупные ученые Академии наук, ведущие специалисты союзных министерств и ведомств, Украины и Белоруссии.
Люди действовали и продолжают действовать, прямо скажу, героически, самоотверженно. Думаю, у нас еще будет возможность назвать имена этих отважных людей и оценить их подвиг по достоинству.
С полным основанием могу сказать - при всей тяжести случившегося ущерб оказался ограниченным в решающей мере благодаря мужеству и мастерству наших людей, их верности своему долгу, слаженности действий всех, кто принимает участие в ликвидации последствий аварии.
Эта задача, товарищи, решается не только в районе самой атомной электростанции, но и в научных институтах, на многих предприятиях страны, которые обеспечивают всем необходимым тех, кто непосредственно ведет нелегкую и опасную борьбу с аварией.
Благодаря принятым эффективным мерам сегодня можно сказать - худшее позади. Наиболее серьезные последствия удалось предотвратить. Конечно, под случившимся рано подводить черту. Нельзя успокаиваться. Впереди еще большая, продолжительная работа. Уровень радиации в зоне станции и на непосредственно прилегающей к ней территории сейчас еще остается опасным для здоровья людей.
Поэтому первоочередной задачей на сегодняшний день являются работы по ликвидации последствий аварии. Разработана и осуществляется широкая программа дезактивации территории электростанции и поселка, зданий и сооружений. Для этого сосредоточены необходимые людские и материально-технические ресурсы. В целях предотвращения радиационного загрязнения водного бассейна проводятся мероприятия как на самой станции, так и на прилегающей территории.
Организации метеослужбы ведут постоянное наблюдение за радиационной обстановкой на земле, на воде и в атмосфере. Они оснащены необходимыми техническими средствами, используют специально оборудованные самолеты, вертолеты и пункты наземного контроля.
Совершенно ясно: вся эта работа займет немало времени, потребует немалых сил. Она должна проводиться планомерно, тщательно и организованно. Надо привести эту землю в состояние, абсолютно безопасное для здоровья и нормальной жизни людей.
Не могу не остановиться еще на одной стороне этого дела. Я имею в виду реакцию за рубежом на то, что произошло в Чернобыле. В мире в целом, и это следует подчеркнуть, с пониманием отнеслись к постигшей нас беде и нашим действиям в этой сложной обстановке.
Мы глубоко благодарны друзьям из социалистических стран, проявившим солидарность с советским народом в трудный момент. Мы признательны политическим и общественным деятелям других государств за искреннее со чувствие и поддержку.
Мы выражаем добрые чувства зарубежным ученым и специалистам, которые проявили готовность оказать содействие в преодолении последствий аварии. Хочу отметить участие американских медиков Р.Гейла и П.Тарасаки в лечении больных, а также поблагодарить деловые круги тех стран, которые быстро откликнулись на нашу просьбу о закупке некоторых видов техники, материалов, медикаментов.
Мы должным образом оцениваем объективное отношение к событиям на Чернобыльской атомной электростанции со стороны Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) и его генерального директора Ханса Бликса.
Иными словами, мы высоко ценим сочувствие всех, кто с открытым сердцем отнесся к нашей беде и нашим проблемам.
Но нельзя оставить без внимания и политической оценки и то, как встретили событие в Чернобыле правительства, политические деятели, средства массовой информации некоторых стран НАТО, особенно США. Они развернули разнузданную антисоветскую кампанию. О чем только ни говорилось и ни писалось в эти дни - о "тысячах жертв", "братских могилах погибших", "вымершем Киеве", о том, что "вся земля Украины отравлена и т. д. и т. п.
В общем, мы столкнулись с настоящим нагромождением лжи - самой бессовестной и злопыхательской. И хотя неприятно упоминать обо всем этом, но надо. Надо, чтобы международная общественность знала, с чем нам пришлось столкнуться. Надо для того, чтобы ответить на, вопрос: чем тс на самом деле была продиктована эта в высшей степени аморальная кампания? Ее организаторов, конечно же, не интересовали ни истинная информация об аварии, ни судьбы людей в Чернобыле, на Украине, в Белоруссии, в любом другом месте, любой другой стране. Им нужен был повод для того, чтобы, уцепившись за него, попытаться опорочить Советский Союз, его внешнюю политику, ослабить воздействие советских предложений по прекращению ядерных испытаний, по ликвидации ядерного оружия и одновременно смягчить растущую критику поведения США на международной арене, их милитаристского курса.
Если говорить начистоту, некоторые западные политики преследовали вполне определенные цели: перекрыть возможности выравнивания международных отношений, посеять новые семена недоверия и подозрительности к социалистическим странам.
Все это отчетливо проявилось и на встрече руководителей "семерки", проходившей недавно в Токио. О чем поведали они миру, о каких опасностях предупредили человечество? О Ливии, бездоказательно обвиненной в терроризме, а еще о том, что Советский Союз, оказывается, "недодал" им информации об аварии в Чернобыле. И ни слова о самом главном: как прекратить гонку вооружений, как избавить мир от ядерной угрозы. Ни слова в ответ на советские инициативы, па наши конкретные предложения о прекращении ядерных испытаний, избавлении человечества от ядерного и химического оружия, сокращении обычных вооружений.
Как все это понимать? Невольно складывается впечатление, что лидеры капиталистических держав, собравшиеся в Токио, хотели использовать Чернобыль как повод для того, чтобы отвлечь внимание мировой общественности от этих не удобных для них, но таких реальных и важных для всего мира проблем.
Авария на Чернобыльской станции, реакция на нее стали своего рода проверкой политической морали. Еще раз обнажились два разных подхода, две разные линии поведения.
Правящие круги США и их наиболее усердные союзники - среди них я бы особо отметил ФРГ - усмотрели в происшествии лишь очередную возможность поставить дополнительные преграды на пути развития и углубления и без того трудно идущего диалога между Востоком и Западом, оправдать гонку ядерных вооружений. Мало того, была сделана попытка вообще доказать миру, что переговоры, тем более соглашения с СССР невозможны, и дать тем самым "зеленый свет" дальнейшим военным приготовлениям.
Мы восприняли эту трагедию совсем по-другому. Мы понимаем: это еще один удар колокола, еще одно грозное предостережение о том, что ядерная эпоха требует нового политического мышления и новой политики.
Это еще больше укрепило нас в убеждении, что внешнеполитический курс, выработанный XXVII съездом КПСС,
верен, что наши предложения о полной ликвидации ядерного оружия, прекращении ядерных взрывов, создании всеобъемлющей системы международной безопасности отвечают тем неумолимо строгим требованиям, которые предъявляет к политическому руководству всех стран ядерный век.
Что же касается "недостатка" информации, вокруг чего развернута специальная кампания, причем политического содержания и характера, то вопрос этот является в данном случае надуманным. И что это так, подтверждает следующее. У всех в памяти то, что американским властям понадобилось десять дней, чтобы проинформировать собственный конгресс, и месяцы, чтобы поставить в известность мировое сообщество о том, какая трагедия произошла на АЭС "Тримайл-айленд" в 1979 году.
Как поступили мы, я уже сказал.
Все это дает возможность судить о том, кто и как относится к информированию собственного народа и зарубежных стран.
Но суть дела - в другом. Мы считаем, что авария на Чернобыльской, равно как и аварии на американских, английских и других атомных станциях, ставит перед всеми государствами очень серьезные вопросы, которые требуют ответственного отношения.
Сегодня в различных странах мира работают более 370 атомных реакторов. Это реальность. Будущее мировой экономики трудно представить без развития атомной энергетики. В нашей стране сейчас действуют 40 реакторов общей мощностью свыше 28 миллионов киловатт. Как известно, мирный атом приносит немало пользы человечеству.
Но, разумеется, все мы обязаны действовать с еще большей осмотрительностью, сконцентрировать усилия науки и техники на обеспечении безопасного освоения великих и грозных сил, заключенных в атомном ядре.
Для нас непререкаемый урок Чернобыля состоит в том, что в условиях дальнейшего развертывания научно-технической революции вопросы надежности техники, ее безопасности, вопросы дисциплины, порядка и организованности приобретают первостепенное значение. Нужны самые строгие требования везде и во всем.
Далее. Мы считаем необходимым выступить за серьезное углубление сотрудничества в рамках Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ). О чем можно было бы подумать?
Первое. Создать международный режим безопасного развития ядерной энергетики на основе тесного сотрудничества всех государств, занимающихся атомной энергетикой. В рамках такого режима необходимо наладить систему оперативного оповещения и предоставления информации в случае аварии и неполадок на АЭС, в особенности, когда это сопровождается выходом радиоактивности. В равной мере требуется отладить международный механизм, как на двусторонней, так и многосторонней основе, в целях быстрейшего оказания взаимной помощи при возникновении опасных ситуаций.
Второе. Для обсуждения всего этого комплекса вопросов было бы оправданным созвать высокоавторитетную специальную международную конференцию в Вене под эгидой МАГАТЭ.
Третье. Учитывая, что МАГАТЭ было создано еще в 1957 году и его ресурсы и штаты не соответствуют уровню развития современной ядерной энергетики, было бы целесообразным повысить роль и возможности этой уникальной международной организации. Советский Союз готов к этому.
Четвертое. По нашему убеждению, к мерам по обеспечению безопасного развития мирной ядерной деятельности необходимо более активно подключить ООН и такие ее специализированные учреждения, как Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) и программа ООН по окружающей среде (ЮНЕП).
При всем этом нельзя забывать, что в нашем взаимозависимом мире существуют, наряду с проблемами мирного атома, проблемы атома военного. Это сегодня - главное. Авария в Чернобыле еще раз высветила, какая бездна разверзнется, если на человечество обрушится ядерная война. Ведь накопленные ядерные арсеналы таят в себе тысячи и тысячи катастроф, куда страшнее чернобыльской.
В условиях, когда внимание к ядерным вопросам обострилось, Советское правительство, взвесив все обстоятельства, связанные с безопасностью своего народа и всего человечества, приняло решение продлить свой односторонний мораторий на ядерные испытания до 6 августа нынешнего года, то есть до той даты, когда более 40 лет назад на японский город Хиросима была сброшена первая атомная бомба, что повлекло за собой гибель сотен тысяч людей.
Мы вновь призываем Соединенные Штаты со всей ответственностью взвесить меру опасности, нависшей над человечеством, и прислушаться к мнению мирового сообщества. Пусть те, кто стоит во главе США, делом продемонстрируют свою заботу о жизни и здоровье людей.
Я подтверждаю свое предложение президенту Рейгану встретиться безотлагательно в столице любого европейского государства, которое будет готово нас принять, или, скажем, в Хиросиме, и договориться о запрете ядерных испытаний.
Ядерный век властно требует нового подхода к международным отношениям, объединения усилий государств различных социальных систем во имя прекращения гибельной гонки вооружений и радикального улучшения мирового политического климата. Тогда расчистятся широкие горизонты плодотворного сотрудничества всех стран и народов. В выигрыше от этого будут все люди Земли!

[maxxp78]

Журнал "Радио" №10, 1986 г.
"Наша работа была необходима"

 661623m.jpg (15,72К)
Количество загрузок:: 7

Беда на Чернобыльской АЭС случилась 26 апреля. Она вломилась в десятки тысяч дверей и отозвалась в миллионах сердец.
Разный груз достался каждому. Одним по силам оказались громадные глыбы, другие не осилили и маленькую ношу. Были здесь и герои, были и дезертиры, трусы.
Но есть люди, для которых смелость - профессиональная черта. От их работы зависит жизнь других. Вспомним фронтовых связистов. Для них слова командира «Давай связь!» звучали приказом, который надо было выполнить, несмотря на смертельную опасность. Так было надо.
Так надо! - эти слова стали девизом каждого дня для всех, кто работает в Чернобыле. Среди них инженеры и техники группы радиосвязи и промышленного телевидения Минэнерго, обслуживающие атомные электростанции, В.П.Плотников, В.М.Лосева, С.Н.Ширикалин, В.И.Емельянов, С.А.Милованов.
С начальником группы Владимиром Петровичем Плотниковым мы встретились в Москве, когда он ненадолго вернулся из Чернобыля. В комнате, где шла беседа, чувствовался напряженный ритм той тяжелой работы, которая выпала на долю связистов. Ни на минуту не смолкали телефоны. Владимир Петрович то разговаривал с теми, кто сейчас работал на АЭС, - советовал, приказывал, запрашивал, то куда-то звонил по московским номерам - просил ускорить поставки, то докладывал начальству о ходе работ.
Но вот телефоны отставлены в сторону. Наступил час, отпущенный на встречу с нами.
- Владимир Петрович, Вы и Ваши сотрудники уже ветераны Чернобыля. А как сейчас вспоминаются первые дни?
- Ох, тяжело. Знаете, умом понимал: все, что нужно - будет сделано, а вот сердцем не верил, что справимся так быстро. Но твердо знали: наша работа была необходима.
Впервые после аварии я попал на Чернобыльскую АЭС в мае. Перед этим в нашу организацию пришел запрос из Союзатомэнерго - просили прислать связистов. Мы посоветовались и решили, кому и когда вылетать в район аварии. Отозвали людей из отпусков - возражений не было.
Стали готовиться к работе. Надо было выяснить, что делать в первую очередь, сам я на четыре дня полетел в Чернобыль.
Уже в те дни там работало немало различных организаций. И каждая нуждалась в оперативной связи. В Чернобыле решения принимались без долгих согласований и утверждений, выполнять их надо было быстро.
Наша задача заключалась в том, чтобы в кратчайший срок дать связь энергетикам, а они зачастую находились в самых горячих точках.
Дело в том, что кабельные системы связи вышли из строя. Было просто немыслимо сохранить кабели при тех огромных земляных работах, которые развернулись но территории АЭС и вокруг.
Решено было срочно развертывать радиосети. Нужно сказать, что нам повезло: перед аварией на АЭС завезли венгерские УКВ станции ФМ-300. Но находились они на складе, а зоне повышенной радиации. Страшное это место - деревья без листвы и сухая трава, ничего живого. На склад выехали связист с Южно-Украинской АЭС Сергей Трофимов и группа военных. И тут, ко всеобщей радости, снова везенье - станции лежали в упаковке, которая приняла на себя основную часть радиации, и аппаратура вполне могла быть использована.
В разгар работ получили приказ - дать дополнительные каналы связи между АЭС, Чернобылем и базой отдыха «Сказочное». Но радиостанции были рассчитаны лишь на 6-8 километров. Пришлось одну на них срочно переделать в ретранслятор, который установили на элеваторе. Через него с радиостанций, находящихся на АЭС, можно связываться с Чернобылем, со штабом Минэнерго, Союзатомэнерго. Одну станцию установили на коммутаторе в Чернобыле. Носимые станции получили начальник АЭС и его заместитель, другие руководители, одну установили на дежурной машине. Сегодня к нашей сети подключено около 20 абонентов.
Можно сказать, что проблема внешней связи на данном этапе решена, хотя мы и предполагаем расширять радиосеть.
- Расскажите, пожалуйста, об условиях жизни и работы в Чернобыле.
- В начале, конечно, было нелегко. Работали мы в одной из комнат первого блока АЭС. Окна открывать нельзя, они закрыты свинцовыми листами. А работающие приборы, паяльники добавляют жару. Температура доходила почти до 50 градусов. Включишь вентилятор, тебя обдает горячим воздухом - как в пустыне.
Но все же мы работали, можно сказать, в комфортных условиях по сравнению с теми, кто вел ремонтные работы.
Жили в самом Чернобыле, в общежитии речников - до базы отдыха было слишком далеко ездить. Да и места там не хватало, ежедневно приезжало много людей - врачи, дозиметристы, другие специалисты. Уже в июне подогнали теплоходы. Люди стали там жить. Оборудовали вторую базу отдыха «Зеленый мыс».
Работать в Чернобыле, безусловно, трудно, но все же не стоит драматизировать обстановку. Я был свидетелем того, как работают тем люди. Никто не ныл, трудились спокойно...
А для нас самая большее радость была, когда мы после всех трудов запустили, наконец, нашу аппаратуру и руководители работ получили связь со станцией, с базами отдыха. Помню, когда заместитель председателя Совета Министров СССР Ю.Д.Маслюков связался по нашей радиосети с нужным ему специалистом, находящимся за 50 километров, и поблагодарил нас, мы почувствовали себя победителями. Очень приятно было сознавать, что справились с ответственным поручением.
- Какие работы по дальнейшей организации связи ведет Ваша группа в Чернобыле?
- Мы периодически меняем наших товарищей. Сейчас в помещениях и на территории АЭС развернуты три сети оперативной радиосвязи. Это не простая задача, так как бетонные сооружения часто становятся на пути радиоволн. Кое-где разрешались эти сложности с помощью пассивных отражателей.
Каждая сеть предназначена для связи непосредственных исполнителей работ в зонах с дежурным и специалистами и будет обслуживать 10-15 абонентов. Энергетики охотно пользуются такой связью - радиостанция дает свободу передвижения. Помогаем мы и в эксплуатации радиоуправляемой техники. Полезна также и громкоговорящая связь. В общем, готовимся вместе со всеми к пуску станции. Дел много.
Беседу записал Д.Шебалдин

источник

[maxxp78]

Журнал "Наука и жизнь" №9, 1990 г.
Эхо Чернобыля


 684948m.jpg (19,37К)
Количество загрузок:: 5

Прошло немало времени с 26 апреля 1986 года - трагичного дня в истории нашей страны, а эхо Чернобыля звучит и звучит. На цветной вкладке 2-3 вы увидите схему распределения радиоактивных загрязнений местности в Европейской части СССР. В основе этой схемы карта, составленная Государственным комитетом СССР по гидрометеорологии. Об истории карты и той огромной работе, которая потребовалась для ее подготовки, рассказывает председатель Госкомгидромета СССР, член-корреспондент АН СССР Ю.А.ИЗРАЭЛЬ. В подготовке публикации принимали участие заместитель Председателя Госкомгидромета СССР Ю.С.ЦАТУРОВ, начальник управления наблюдений за радиоактивностью и загрязнением природной среды Н.К.ГАСИЛИНА, директор Института прикладной геофизики имени академика Е.К.Федорова, С.И.АВДЮШИН, первый заместитель министра геологии СССР М.Д.ПЕЛЬМЕНЕВ, вице-президент АН УСССР В.Г.БАРЬЯХТАР, генеральный директор НПО «Тайфун» В.П.ТЕСЛЕНКО, начальник Белгидромета Ю.М.ПОКУМЕЙКО, начальник Укргидромета Н. П. СКРИПНИК.
Утром 26 апреля 1986 года, в день аварии на Чернобыльской АЭС, первая группа специалистов Госкомгидромета СССР на вертолете провела обследование радиационной обстановки вокруг АЭС и в 13 часов доложила результаты Совету Министров УССР. 27 апреля на специальном самолете радиационной разведки проводилась съемка спектра гамма-излучения над АЭС и прилегающей к станции территории. Все гидрометеостанции, расположенные в Киевской и Гомельской областях, со второй половины дня 26 апреля 1986 года стали ежечасно измерять мощности доз гамма-излучения, а с 27 апреля в таком режиме работали практически все специализированные метеостанции, расположенные в Европейской части СССР.
Первый доклад Госкомгидромета СССР о радиационной обстановке на территории, прилегающей к ЧАЭС. и траекториях переноса загрязненных воздушных масс был Представлен в Совет Министров СССР 27 апреля 1986 года. С 30 апреля такие доклады для решения первоочередных задач по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС представлялись ежедневно Госкомгидрометом СССР в Совет Министров СССР. Информация о радиационной обстановке на территории Украинской ССР стала систематически представляться Укргидрометом в ЦК КПУ, Совет Министров УССР, Верховный Совет УССР, КГБ УССР с 23 апреля 1986 года. Данные о радиационной обстановке в г. Киеве представлялись в указанные адреса начиная с 30 апреля - с момента повышения уровней радиации (в этот день в Киеве, на проспекте Науки, был зафиксирован максимальный уровень радиации 2,2 миллирентгена в час). Точно так же Белгидромет информировал партийные и советские органы Белорусской ССР о радиационной обстановке на территории республики. Обобщенные данные по территории РСФСР стали систематически представляться в Совет Министров РСФСР начиная с 9 мая 1986 года.
В первые недели основную опасность для населения представляло внешнее гамма-излучение и наличие изотопа йода-131 в атмосферном воздухе и молоке. В связи с большими масштабами загрязнения Госкомгидромет СССР наряду с работой всей наземной наблюдательной сети организовал оперативный контроль за мощностями доз. Для этого использовались 5 самолетов и 3 вертолета. 30 апреля 1986 года в Совет Министров СССР была представлена карта радиационной обстановки в тридцатикилометровой зоне ЧАЭС и на прилегающей к ней территории Украины и Белоруссии по состоянию на 29 апреля 1986 года. 2 мая в Чернобыле, на заседании Правительственной комиссии, где было принято решение об эвакуации населения из 30-километровой зоны, демонстрировалась более детальная карта. Аэрогаммасъемки, выполненные 30 апреля - 7 мая 1986 года, позволили оконтурить территории с повышенными уровнями загрязнения в Тульской, Орловской. Калужской, Брянской областях РСФСР, а также в Черкасской, Ровенской, Житомирской, Винницкой и Ивано-Франковской областях УССР и Могилевской, Гомельской и Брестской областях БССР. Эти данные и легли в основу обобщенной карты мощности доз гамма-излучения, приведенной к 10 мая 1986 года и ставшей базой для принятия оперативных решений по режиму проживания населения.
Данные изотопного анализа первых проб воздуха, воды и почвы, отобранных 26 апреля - 1 мая, показали, что около 30% от общей активности приходилось на долю йода-131 (период полураспада - 8 суток). Кроме йода-131, в пробах были обнаружены изотопы бария и лантана-140, цезия-137 и -134, рутения-103, циркония-95, теллура-132, церия-141 и нептуния-239, а также (в основном в ближней зоне, зоне отселения) изотопы стронция-90 и плутония-239, -240. В представленных Госкомгидрометом СССР документах обращалось внимание на наиболее опасное для человека, особенно для детей, поступление в организм йода-131 с молоком и через органы дыхания. Эти данные передавались Минздраву СССР.
При прохождении в загрязненных воздушных массах мы регистрировали «горячие частицы» практически во всех населенных пунктах «ближней» зоны загрязнения и населенных пунктах Гомельской, Могилевской и Брянской областей, подвергшихся радиоактивному загрязнению.
Как уже отмечалось выше, Госкомгидрометом СССР была составлена карта с изолиниями мощности доз гамма-излучения. приведенными к одной дате - 10 мая 1986 года: 20 мР/ч (территория с уровнями загрязнения выше 20 мР/ч - зона отчуждения), 5 мР/ч (территория 20-5 мР/ч - зона эвакуации), 3 мР/ч (5-3 мР/ч - зона жесткого контроля и временного отселения детей и беременных женщин). Указанные зоны определялись, исходя из установленного Минздравом СССР норматива аварийного облучения - 10 бэр на первый год после аварии. Для соблюдения такого дозового предела за счет внутреннего облучения при поступлении радионуклидов в организм человека с продуктами питания и через органы дыхания летом 1986 года были введены дополнительные критерии по плотности загрязнения почв основными долгоживущими радионуклидами: 15 кюри/кв.км - цезием-137, 3 кюри/кв.км - стронцием-90 и 0,1 кюри/кв.км по плутонию-239, -240. Эти критерии потребовали массовых измерений изотопного состава загрязнения почв. Учитывая большие территории, где нужно было проводить анализ почв, в них, кроме учреждений и организаций Госкомгидромета СССР, приняли участие институты АН СССР, АН УССР, АН БССР, институты Минздрава СССР и союзных республик, лаборатории Минобороны СССР и Госагропрома, а также другие организации. При этом необходимо отметить, что изотопный анализ проб в первую неделю после аварии был развернут на базе Института ядерных исследований АН УССР и Института ядерной энергетики АН БССР. В июне - июле 1986 года были составлены первые карты плотности загрязнения почв, на которых были нанесены плотности загрязнения цезием-137 - 40 и 15 кюри/кв.км, стронцием-90 - 3 кюри/кв.км, плутонием-239, -240 - 0,1 кюри/кв.км, и списки насе-ленных пунктов с указанием плотности загрязнения этими изотопами. Кроме того, по данным аэрогаммаспектрометрической съемки были построены карты плотности загрязнения цирконием и ниобием-95, лантаном-140 и рутением-103. При анализе проб помимо этих радионуклидов проводилось количественное определение всего спектра гамма-излучающих изотопов, а при расчете доз учитывались и все остальные изотопы.
Такие карты использовались для принятия решений по ограничению использования местных продуктов питания, по введению контроля содержания радионуклидов в них и выплаты компенсаций населению для приобретения чистых привозных продуктов.
Карты загрязнения наиболее опасными изотопами, в первую очередь цезием-137, направлялись в Советы Министров УССР, БССР, РСФСР, а оттуда - в соответствующие облисполкомы. Некоторые карты посылались непосредственно руководителям областей.
Территории с плотностью загрязнения цезием-137 выше 15 кюри/кв.км были обнаружены в Киевской, Житомирской, Могилевской. Гомельской и Брянской областях, а территории, загрязненные стронцием-90 и плутонием-239, -240 выше установленных критериев, к счастью, оказались локализованы внутри зоны отселения.
В 1987 году уточнялись радиационная обстановка в районах с высокой плотностью загрязнения и положение изолиний с плотностью загрязнения по цезию-137 - 40 и 15 кюри/кв.км, стронцием-90 - 3 кюри/кв. км и плутонием-239, -240 - они находились внутри зоны отселения. По цезию-137 расположение изолиний было уточнено. Площади загрязненных территорий в трех Республиках представлены в таблице.

Плотность загрязнений 5 — 15 15 — 40 Более 40
(кюри/.кв.км)
Республики Площади загрязненных территорий
БССР 10160 4210 2150
УССР 1960 820 640
РСФСР 5760 2060 310
Всего 17880 7090 3100

Для дальнейшего снижения дозовых нагрузок в результате поступления радионуклидов с продуктами питания с января 1988 года Минздрав СССР ввел норматив допустимого содержания цезия-137 в молоке - 1 . 10-8 кюри/л. Такой критерий требовал уточнить радиационную обстановку на территории с плотностью загрязнения ниже 15 кюри/кв. км, поскольку на отдельных типах почв даже при меньших уровнях загрязнения наблюдалось превышение установленного норматива. В 1988 году были оконтурены территории с плотностью загрязнения 5 кюри/кв. км, а по многим территориям получены данные о более низких уровнях. В 1989 году данные собирались на территории с меньшей плотностью загрязнений и строились изолинии 1 кюри/кв. км. На карте, одобренной в декабре 1989 года Межведомственной комиссией по радиационному контролю природной среды при Госкомгидромете СССР, в заседании которой принимали участие и официальные представители местных советских органов, общественности и неформальных организа¬ций, оконтурены территории с изолиниями по цезию-137 - 40, 15 и 1 кюри/кв.км; по стронцию-90 - 3,2 и 1 кюри/кв.км; плутонию-239, -240 - 0,1 кюри/кв.км.
Представленная на карте плотности загрязнения местности цезием-137 «пятнистая» структура характерна не только для всей загрязненной территории, но проявляется также на отдельных ее участках. Однако выделить при выбранном масштабе структуру загрязнения отдельных участков местности, в том числе территорий населенных пунктов, невозможно, поэтому для них строятся крупномасштабные карты.
Особо следует остановиться на локальных «пятнах» повышенного загрязнения, возникающих в результате накопления радиоактивности либо занесения ее извне. Как правило, такие локальные участки образуются под водостоками с крыш, в понижениях рельефа (куда радиоактивность смывается с дождевыми и талыми водами), в местах хранения навоза, удаления золы и т. д. Площадь этих участков, как правило, не превышает нескольких квадратных метров, и по мере их выявления (по результатам измерения мощностей доз) они должны удаляться и удаляются службами местных советских органов и подразделений Гражданской обороны.
Конечно, загрязнение в таких точках должно измеряться не в единицах кюри/кв.км (этим как бы косвенно указывалось, что загрязнение распространяется на площади, сравнимые с квадратными километрами), а например, в милликюри/кв.м.
Учитывая сказанное, а также то, что сельскохозяйственная продукция на этих участках не производится, результаты анализа проб почвы с таких локальных «пятен» интерпретируются отдельно и не используются при подготовке сводных материалов.
Рассматривая карту-схему на цв. вкладке 2-3, вы должны иметь в виду, что выпадения радиоактивных продуктов в апреле - мае 1986 года в результате чернобыльской аварии были зарегистрированы (в момент прохождения загрязненных воздушных масс) за рубежом, а радиометрической сетью Госкомгидромета СССР - во многих регионах страны, и научно-исследовательскими кораблями - в центральной Атлантике. Однако эти выпадения носили кратковременный характер и за пределами Европейской части СССР практически не внесли дополнительного вклада в дочернобыльское загрязнение местности цезием-137 и стронцием-90, обусловленное глобальными радиоактивными выпадениями. Поэтому на «цезиевой» карте, построенной по результатам детальных обследований, выполненных в 1986-1989 гг., наиболее достоверно оконтурены территории со значимыми с точки зрения возможного радиационного воздействия уровнями загрязнения (около 5 кюри/кв.км).
В этом году продолжаются работы по уточнению радиационной обстановки на всей территории Украины, Белоруссии и РСФСР. В июне 1990 года начата аэрогаммаспектрометрическая съемка Рязанской области, в июле-сентябре планируется проведение таких съемок на территории Белгородской, Смоленской, Липецкой, Воронежской, Курской, Тамбовской, Винницкой, Ровенской, западных частей Гомельской и Могилевской, южной части Минской областей. Проведено детальное обследование радиационной обстановки на 100 тыс. подворий.
* Начиная с 1986 года вся информация о радиоактивном загрязнении среды, собранная различными организациями, проходит экспертизу в этой специально созданной комиссии.

 685972m.jpg (23,7К)
Количество загрузок:: 12

источник

[maxxp78]

Журнал "Техника-молодежи" №10, 1997 г.

 004.jpg (621,08К)
Количество загрузок:: 5
Пора признать: взрыв был ядерным

- утверждает сотрудник Курчатовского института К.П.Чечеров, возглавлявший в Чернобыле лабораторию исследования ядерного топлива блока №4, а затем отдел реконструкции аварийных процессов. С ним встретился наш корреспондент Юрий Медведев. (Первая часть беседы о причинах аварии — в №9.)

10-летние исследования на ЧАЭС привели к выводу, что первопричиной катастрофы была «электротехника» - двигатели главных циркуляционных насосов, а также отклонения от программы злополучного эксперимента. Теперь давайте поговорим о топливе, оставшемся внутри блока. Тема для многих очень волнующая.
Хотя оно заключено в «Саркофаг», периодически звучат голоса и ученых, и политиков о том, что опасность сохраняется. Есть даже мнение, что возможен взрыв с куда более серьезными последствиями, чем а 1986 г.
Сценарий рисуют примерно такой. В шахте реактора после взрыва осталось более 90% ядерного материала. Сейчас он рассредоточен и не образует критической массы, необходимой для взрыва. Но эта топливосодержащая лава не окончательно застыла. В ней постоянно возникают нейтроны, то есть все время «тлеет» цепная реакция, которая в любой момент готова развиться с устрашающей скоростью, едва лишь возникнут подходящие условия. Скажем, достаточно поднявшимся грунтовым водам залить лаву - и нейтроны начнут замедляться, превращаясь в тепловые. Именно их не «хватает» для усиления цепной реакции. В итоге лава будет все больше нагреваться, плавиться, стекать в углубления, собираться в критическую массу и - грохнет взрыв!
Эту версию поддерживают многие авторитетные специалисты, в частности заместитель начальника бывшей научной экспедиции Курчатовского института в Чернобыле А. Боровой...
- Сценарий, конечно, впечатляющий, но абсолютно не имеющий отношения к реальности. Как, впрочем, и многие другие модели развития событий, «освященные» самыми известными фамилиями. Подобные идеи становились программами работ на годы вперед, их воплощали десятки, если не сотни тысяч человек. А потом «неоспоримые» решения оказались просто некомпетентными, огромные затраты денег и сил - бессмысленными.
- Можете ли вы привести конкретные примеры?
- Вам, наверно, проще всего вспомнить две истории, особо полюбившиеся корреспондентам, которые их лихо раскрутили.
Сколько было шума вокруг засыпки реактора с вертолетов! Цель - создать фильтрующий слой, чтобы уменьшить выброс радиации, а также прекратить пожар, который мог расплавить активную зону и взорвать оставшееся топливо. Журналисты описывали, как авиаторы с риском для жизни «атаковали» четвертый блок и «с ювелирной точностью» сбрасывали мешки с песком и другими материалами. И очень скоро наши руководители рапортовали в МАГАТЭ: кратер реактора в рекордные сроки запломбирован, пожар и выбросы радиации прекращены. Ура!
А на самом деле? Ни в шахту, ни в центральный зал ничего не попало!
- Что же тогда погасило пламя?
- Пламя? Впервые оказавшись в шахте реактора, мы ахнули: никаких следов пожара. На многих конструкциях даже краска не облупилась. Не правда ли, какой-то странный пожар? И тут возникает вопрос - кто его вообще видел?
В.А.Легасов, один из тех, кто возглавлял работы по ликвидации аварии, рассказывает в своей книге, как 26 апреля 1986 г., подъехав к четвертому блоку, заметил в небе белесый дым. По его словам, он понял, что это оксиды углерода, а значит, горит графит. Следовательно, надо гасить огонь - засыпать реактор.
Но из учебника химии известно, что у углерода два оксида: углекислый и угарный газы – СО2 и СО. И оба бесцветные! Что же тогда горело? И горело ли вообще?
Судя по тому, что мы увидели в шахте, никакого пожара, а тем более горения графита не было и в помине. И вся эпопея с закупориванием реактора — пустая затея, подвергавшая серьезной опасности жизнь многих людей.
Но идеологи этих работ и их апологеты до сих пор стоят на своем. Скажем, в обильно цитируемой в докладе МАГАТЭ книге В.Маслова и других авторов «Математическое моделирование аварийного блока Чернобыльской АЭС» описана модель активной зоны, основанная как раз на том, что реактор засыпан. Читаешь - душа радуется. Но ни в малейшей степени эта красивая математика не имеет отношения к реальности.
- Вторая история, очевидно, связана со знаменитой идеей академика Е.Велихова соорудить под реактором охлаждаемую плиту?
Да. Он предположил, что активная зона, в которой якобы осталось более 90% топлива, постепенно будет расплавляться, превратится в огромный раскаленный ком, прожжет под собой этажные перекрытия и рухнет в бассейн с водой (так называемый бассейн-барботер). А тогда она либо мгновенно вскипит, и пар разорвет несчастный четвертый блок, либо еще хуже: вода замедлит нейтроны, после чего не исключен уже ядерный взрыв. В связи с чем и решили срочно спустить ее из бассейна. А главное - построить под фундаментом блока специальную бетонную охлаждаемую плиту, на которую должна опуститься расплавленная активная зона.
Работы шли в очень тяжелых условиях день и ночь. Все это многократно показывали по телевидению, описывала пресса. Велихов в одной газете даже был объявлен спасителем Украины!
Естественно, что мы прежде всего стали искать этот огромный ком весом в сотни тонн. И не находили... Ни в 1986 г., когда впервые добрались до бассейна-барботера, ни в 1988, когда удалось впервые заглянуть с помощью перископов в шахту реактора, ни еще через два года, когда проникли в подреакторное помещение. Да, расплавы были. Но их изучение показало, что топлива в них содержится не более 10%! Загадка топлива
- А где же остальное?
- Улетело при взрыве.
- Непонятно. В официальных документах взрыв назван тепловым. Его мощности явно не хватает, чтобы все ТВЭЛы с топливом превратить фактически в пыль. Все, на что он способен - разбросать ТВЭЛы вокруг станции. Значит, там должно было бы лежать около трех тысяч тепловыделяющих сборок. Но ведь и этого нет...
- Версии о природе взрыва были самые разные. Через две недели после аварии Горбачев объявил, что взорвался водород. Прошло еще два месяца и в иностранные посольства ушло другое объяснение, где появился термин «тепловой».
Само это определение - очень общее и мало о чем говорит. Ведь тепловым называется взрыв, при котором в каком-то объеме скорость выделения энергии намного больше скорости ее отвода. А с другой стороны, весьма удобное понятие: для широкой публики «тепловой взрыв» ассоциируется с паром. Уже не страшно! Вот такие маленькие хитрости.
Но заметьте, ничего не сказано об источнике энерговыделения. А ведь он определяет природу взрыва. Если это химическая реакция, тогда взрыв химический, если же цепная реакция деления - ядерный.
Я уверен: природа Чернобыльского взрыва - именно ядерная. В пользу такого предположения говорят несколько признаков. Первый - высокая диспергированность радиоактивных частиц. Это, по сути, микронная пыль, которую и находят с тех пор в разных районах планеты. Второй -соотношение радионуклидов в выбросе, типичное для ядерного взрыва. Третий - высокая температура выброшенных частиц. Это определили американцы, изучая движение атмосферных слоев на разных высотах в день аварии.
Дело в том, что чем частицы горячее, тем выше они поднимаются. И, как выяснилось, один поток двигался в сторону Швеции на высоте 1,5 км, а другой - в сторону Японии на высоте 7-10 км. Следы обоих были найдены по пробам воды и воздуха. Исходя из этих данных, удалось оценить температуру ядерного топлива в активной зоне в момент взрыва - около 6000 К. Два года назад я спросил руководителя группы американских экспертов, не изменили ли они свое мнение? Он ответил, что скорей всего температура поднялась даже выше 7000 К. О каком паре тогда можно говорить? Конечно, взрыв был ядерным.
- В таком случае в шахте наблюдались бы страшные разрушения. Но ведь не пострадал бак биологической защиты «Леонид», по периметру окружающий активную зону (рис. на с.2). К тому же при названных температурах вся активная зона просто обязана расплавиться, как и утверждал Велихов. Но оказывается, там и краска цела... Неувязка!

 673634.jpg (43,86К)
Количество загрузок:: 11

- Эти сомнения мучили и нас. Там вообще все выглядело странно. Например, во многих металлоконструкциях и трубах видны прожоги, то есть высокая температура была. Однако они не переплавлены и не изуродованы, как при мощных взрывах. Только слегка изогнуты.
Толчок к разгадке дало изучение выбросов графита. Он летел главным образом на восток. А потом мы обратили внимание, что металлоконструкции центрального зала изогнуты несимметрично, максимумы деформаций сдвинуты в сторону (фото на с.4) и совпадают с биссектрисой угла разлета графита.

 672610.jpg (19,76К)
Количество загрузок:: 7

Эти «улики» наводили на, казалось бы, парадоксальную мысль: взрыв произошел не в шахте, а в воздухе! С эпицентром под крышей центрального зала! Правда, смещенным от оси шахты метров на шесть. Транспортное средство – вода.
- Но как туда «взлетел» реактор массой в несколько тысяч тонн?
- Попробуем восстановить картину событий. Мы уже говорили в прошлый раз, что во время эксперимента отключились четыре насоса из восьми, подающих воду для охлаждения активной зоны. Остальные четыре продолжали гнать жидкость. Но ее расход резко упал, что привело, в частности, к перегреву и разрушению трубопроводов (подробности см. в №9. - Ред.).
Теперь представим: вода под давлением хлещет из разрушенных труб вверх. А реакция струи действует вниз, осаждая плиту-основание. Одновременно разрушились трубы расположенных над реактором емкостей (барабан-сепараторов), откуда вода под высоким давлением стала выбрасываться вниз, создавая реакцию струи вверх. Последняя начала открывать активную зону вместе с крышкой реактора «Еленой».
По нашим оценкам, суммарная тяга истечения воды почти в полтора раза превысила вес верхней крышки и активной зоны, с общей массой около 5000 т! Естественно, вся махина поднимается, причем не строго вертикально, а наискось и затем, врезавшись в погрузочно-разгрузочную машину, еще и разворачивается.
До сих пор внутри блока все крушит энергия воды, ядерная пока не вступала в действие. Но вот при подъеме реактора рвутся последние трубопроводы, и охлаждение активной зоны вообще прекращается. Она полностью обезвожена. И тогда начинается разгон цепной реакции. Итог - взрыв под крышей! (рис. на с.З)
Что же отсюда следует? Что только там, под крышей, в топливе развились высокие температуры, а потому в самой шахте во многих местах краска и осталась целой. Ударная волна действовала главным образом вверх и по горизонтали, разбросав графит. Теперь понятно, почему мало пострадали «Леонид» и шахта.
- Но тогда неясно, откуда в ней по явилась лава?
- Судя по прожогам в трубах и металлоконструкциях, в шахту по направлению сверху вниз истекали струи раскаленного газа. Вернее, уже высокотемпературной плазмы. Как они возникли? А вы вспомните: ведь чернобыльский реактор РБМК - канальный. Он конструктивно близок к твердофазному ядерному ракетному двигателю. В ЯРД энергия тоже выделяется в ТВЭЛах, обтекаемых водой или водородом, который превращается в плазму и образует реактивную струю. В нашем случае вода в трубах под действием высокой температуры диссоциировала на кислород и водород, а тот опять-таки нагрелся до состояния плазмы. Фактически, после разрыва труб часть каналов реакторной установки превратилась в реактивный двигатель.
Струи водородной плазмы истекали из труб вниз (фото на с.4) и оставили прожоги, а также кое-где расплавили плиту-основание реактора. В результате и образовалась лава.
Когда разрушились все трубопроводы и вода перестала поступать в активную зону, ЯРД прекратил работу.
- Но как тогда в лаве появилось 10% топлива? Оно же взорвалось под крышей. ..
- Из-за высокой температуры часть ТВЭЛов разрушилась, топливо из них (те самые 10%) было увлечено потоком плазмы вниз и переплавилось вместе с металлом. А неразрушенные ТВЭЛы с остальным топливом взорвались уже наверху.
Куда улетело топливо?
- И все же сомнения остаются... Известно, что в атомной бомбе всего несколько килограммов ядерного материала. Если в Чернобыле его взорвалось почти 190 т, то масштаб разрушений оказался бы огромным...
- Бомба имеет принципиально иную конструкцию. Ее небольшой заряд заключен в очень прочную оболочку, так что в момент взрыва создается давление в миллионы атмосфер. В нашем же случае активная зона практически раскрыта, давление близко к атмосферному. Поэтому взрыв получился маломощным, по разным оценкам - от 3-4 до 34 т тротилового эквивалента.
- Если 90% топлива попало в атмосферу, почему это не зарегистрировали экологические службы разных стран? Да тут вселенский вой поднялся бы. А что-то ничего похожего не наблюдалось...
- Радиоактивные частицы, образовавшиеся во время взрыва, представляли из себя раскаленную пыль. Поднявшись на большие высоты, она «размазалась» в огромном объеме мирового воздушного океана. И выпадать будет крайне медленно, причем довольно равномерно на всей площади Земли. Процесс может затянуться даже на десятилетия. Измерять концентрации этих осадков бессмысленно, так как они ниже любых предельно допустимых норм. Выходит, что природа, к счастью, сама справилась с наиболее страшным последствием катастрофы. Почти справилась.
- Итак, внутри четвертого блока осталось не более 10% топлива, но и это примерно 20 т - тоже немало. Могут ли они привести к новой трагедии, как утверждают некоторые специалисты, если в него попадет вода, произойдет разогрев и сформируется критическая масса?
- Однозначно - нет. Во-первых, там нет никакого нагрева, температура близка к атмосферной. Во-вторых, эксперимент с водой давно состоялся. Дело в том, что лава 26 апреля уже и так попала прямо в бассейн-барботер, из которого воду еще не спустили. И ничего страшного не произошло.
- Выходит, блок безопасен? Зачем же тогда строить новый «Саркофаг», на лучший проект которого Украина провела международный конкурс? Зачем тратить миллиарды долларов?
- Даже если внутри находится меньше процента ядерного топлива, объект остается радиоактивно опасным. Значит, остается и проблема: что с ним делать? В 1993 г. по итогам конкурса правительство Украины предпочло зарубежный проект, предполагавший сооружение нового укрытия. Но в конце прошлого года руководители государства передумали и остановились на варианте, в разработке которого участвовал и я: блок разобрать, а топливо удалить.
Что же касается пророчеств о грозящей ужасной катастрофе - они надуманы.
- Но зачем?
Пугать — выгодно
- Вот вам еще факт для размышления. За годы после аварии блок буквально завалили такой массой поглотителей нейтронов - бора и гадолиния - что ее десятикратно хватило бы для остановки всех реакторов мира. Но об этом ни в одном отчете по ядерной опасности четвертого блока нет ни слова. Почему? Думаю, чтобы и дальше нагнетать страхи. И за счет этого — существовать. Ведь пока Чернобыль остается синонимом чего-то ужасного, а проще говоря, якобы может снова грохнуть, - до тех пор очень многие будут получать зарплату, ничем в действительности не рискуя.
Понятно, что эти «многие» будут сколько возможно стоять на своем: что 90% топлива - там! Что сверху все закупорено фильтрующим слоем! Что снизу добраться к топливу не даст залитый в 1986 г. бетон и т.д.
- О бетоне я никогда не слышал...
- Это замечательная история. В книге воспоминаний бывшего премьера Н.И.Рыжкова, возглавлявшего оперативный штаб Политбюро ЦК КПСС, написано, что в шахту реактора закачали 400 000 кубов бетона. И эта цифра никого не смущает. Хотя если прикинуть, то блок должен быть не просто закупорен доверху - бетонная гора возвышалась бы до половины вентиляционной трубы.
- Беседуя с вами, не могу отделаться от такой мысли. У нас отличные атомщики. Неужели они не разобрались, что произошло в Чернобыле? Не додумались до модели, которую вы описали?
- Этот вопрос и мне долго не давал покоя. Постепенно пришел к такому объяснению.
Вот произошла авария. Казалось бы, кого отправлять на АЭС, чтобы разобрались в причинах? Конечно, прежде всего лучших специалистов по ядерным реакторам и ядерным взрывам. И такие асы были в тогдашнем Минсредмаше, ныне Минатоме. Но именно их-то и не послали в Чернобыль! Возглавили научный штаб академик В.Легасов - химик и академик Е.Велихов - термоядерщик, который сам признался в телепередаче «Момент истины», что ядерных реакторов не знает.
Затем организуется научная экспедиция Курчатовского института в Чернобыль. И опять в ее руководстве нет специалистов по ядерным реакторам. Более того, подавляющее большинство приехавших сотрудников до Чернобыля никогда не работали в особо вредных условиях. Конечно, у кого был интерес и желание, те освоились в непростой обстановке. И это огромная их заслуга.
Но иногда кажется, что на место трагедии сознательно направляли не специалистов, в расчете, что они ничего толком не смогут понять и докопаться до причин. И это понятно. Ведь объяви в 1986 г. всему миру, что вылетело 90% топлива, ядерная энергетика, почти наверняка, оказалась бы под угрозой полного свертывания.
- Значит, были те, кто все знал и молчал?
- Думаю, да! В книге А.Ярошинской «Чернобыль. Совершенно секретно», вышедшей в 1992 г., приводится секретное письмо Б.Щербины Н.Рыжкову от 29 июля 1986 г. Там есть такая фраза: «На территории станции выброс топлива оценивается в 0,3% (в три тысячи раз меньше, чем предполагалось ранее)». Перемножим эти цифры, получим 900%. Конечно, здесь явная ошибка, а на самом деле, я думаю, речь идет как раз о тех 90%.
- Но истина рано или поздно должна была всплыть...
- Вовсе не обязательно. Те, кто направлял в Чернобыль людей, были уверены: дураков, которые полезут в шахту, где радиоактивность 1000 рентген в час, не найдется. Но они нашлись. Даже много. И сейчас требуют вернуться к рассмотрению причин аварии.
- Ну что же, надеюсь, вы своего добьетесь.

источник

[lector]

Видел на Ютубе интервью с Чечеровым на эту тему... Оказывается от "еще тогда" говорил что Взрыв был ядерным...

[architecxp]

С Чечеровым вообще ситуация интересная - то его считают чуть ли ни экспертом и ссылаются на его работы, высказывания и публикации, а то ставят в один ряд с Б.Горбачевым и склоняют как профана и болтуна.
Насколько я понял, его компетентность как специалиста-ядерщика действительно под вопросом.

Цитата

Вторая же гипотеза касается взрыва – автор утверждает, что взрыв был все-таки ядерный. Но произошел он не в шахте реактора, а… под крышей центрального зала – всю активную зону выбросило туда реактивной тягой струй воды и пара, которые били из порванных трубопроводов и каналов реактора, превратившихся в реактивные двигатели.
- По нашим расчетам, – утверждает автор, – суммарная тяга истечения воды почти в полтора раза превысила вес верхней крышки и активной зоны с общей массой около 5000 т! Естественно, вся махина поднимается… До сих пор внутри блока все крушит энергия воды, ядерная пока еще не вступала в действие. Но вот при подъеме реактора рвутся последние трубопроводы, и охлаждение активной зоны полностью прекращается. Она полностью обезвожена. И тогда начинается разгон цепной реакции. Итог – взрыв под крышей!

Цитата

Е.Велихов: "Одно дело, когда Чечеров говорит все, что вздумается, как частное лицо. Но совершенно иное, когда он представляется сотрудником нашего Центра и тем самым как бы выступает от имени "Курчатовского института". У людей может сложиться мнение, что к таким выводам пришли в институте, а это абсолютно не соответствует действительности"

[maxxp78]

Статья К.П. Чечерова
"Немирный атом Чернобыля"

Чечеров Константин Павлович - старший научный сотрудник Института общей и ядерной физики РНЦ "Курчатовский институт".

 72-2156.jpeg (43,53К)
Количество загрузок:: 0
У каждого, кому довелось прикоснуться к чернобыльской аварии, свои впечатления, свои воспоминания, свои оценки. Сегодня, двадцать лет спустя, многие тогдашние предположения и оценки не подтвердились. А многие представления живут и по сей день.
М.С. Горбачев в одном из последних интервью (2 марта 2006 г.) говорил, что двадцать лет назад "ученые выражали опасения, что если раскаленная масса ядерного топлива и графита прорвется и упадет в радиоактивную воду, то могут создаться условия уже для ядерного, а не теплового взрыва. Мы не паниковали. Вероятность такого взрыва была 5-10%, но воду надо было срочно откачать, что и было сделано в начале мая. Таким образом, опасность взрыва, какой бы малой она ни являлась, была предотвращена. Кроме этой были и другие угрозы, которые необходимо было устранить со всей срочностью. Первой была опасность того, что раскаленная масса, прорвав дно реактора и упав в подвальные помещения, разрушит фундамент здания и придет в контакт с почвой, что приведет к заражению почвенных вод. Тогда по предложению правительственной комиссии, одобренному Политбюро, были вызваны шахтеры из Донбасса и из Тулы, которые прорыли длинный туннель, ведущий под реактор, и установили там бетонную плиту с системой трубоохлаждения размером 30x30 м и толщиной 2,5 м. Таким образом, в результате решения труднейшей инженерной задачи и мужества шахтеров, работавших в тяжелейших условиях высоких радиационных полей, поврежденный реактор был надежно изолирован от подземных вод".
Почему "раскаленная масса топлива и графита" должна "прорваться" и упасть в радиоактивную воду? Почему при этом должен произойти ядерный взрыв, чего не хватало, чтобы он не произошел раньше, до этого падения - ведь, если ядерное топливо есть и есть графит - замедлитель нейтронов, что могло бы препятствовать разгону реактора? Кто и как определил вероятность чудовищной перспективы - ведь не будет разгон ждать десять дней до спуска воды из бассейна-барботера?
Ясно, что не сам генсек додумался до этих ужасов, значит, были рядом советники, у которых были такие представления. Были рядом эксперты, наводившие страх жуткими прогнозами на уровне массового сознания, которое формировалось СМИ. То есть получается, что руководители страны имели такие же фантастические представления, которые были характерны для большинства обывателей. И сегодня, двадцать лет спустя, бывший генсек убежден, что "правильным было немедленно засыпать реактор смесью песка, свинца и бора, чтобы как можно скорее помешать выбросам радиоактивных веществ в атмосферу". Сегодня становится ясным, что многие решения были не до конца продуманы и в то же время многие необходимые меры не были приняты.

скачать  К.П.Чечеров - Немирный атом Чернобыля.pdf (523,24К)
Количество загрузок:: 14

[maxxp78]

СТАЛКЕР

Скоро люди забудут о Чернобыле. Забудут, так и не узнав, что там произошло. Ибо наши представления о «катастрофе века» неверны в самой основе. Истинную картину случившегося восстановили российские ученые. Их выводы беспощадны, как скальпель хирурга: настоящей катастрофой стала не авария на Чернобыльской АЭС, а последствия ее ликвидации

Когда в понедельник 28 апреля 1986 года сотрудник Института атомной энергии им. Курчатова Константин Чечеров, за рыжую бороду и восточный разрез глаз прозванный охраной Чингисханом, прошел во двор, он увидел людей в белых хлопчатобумажных костюмах и пластикатовых бахилах, которые возились возле каких-то автобусов, «рафиков» и автомашин «скорой помощи». Чуть позже (но для сотрудников института все же раньше, чем для всего советского народа) выяснилось, что на них были доставлены из аэропорта в Москву первые жертвы аварии на Чернобыльской АЭС. Константин Чечеров представить себе не мог, что отныне и навсегда жизнь его изменилась. Что из смирного советского кандидата в доктора он превратится в несгибаемого анархиста науки, которому через четырнадцать лет суждено будет сообщить людям нечто такое об этой аварии, что -- после всего рассказанного за эти годы о Чернобыле -- способно поразить даже самых равнодушных... Ничего этого не зная, Константин Чечеров проследовал в свой отдел радиационного материаловедения, где, как и все сотрудники, был включен в график дежурств по дезактивации техники, «засвеченной» телами героев пожарных...

Много позже, когда вся грандиозная картина чернобыльской аварии и ее действительных и мнимых последствий встанет перед глазами Константина Чечерова, ему будет и смешно и трогательно вспоминать, с каким тщанием пытались тогда в Москве отскрести эту технику, как смена за сменой драили ее, вместо того чтобы просто вывезти на свалку. Как в результате «грязным» остался только один подлокотник, в который втерлась радиоактивная пыль и который пришлось все же выкинуть. В те первые дни принципиальным казалось не уступить ни пяди новому врагу, которым оказалась вырвавшаяся наружу «радиация», и привести в полный порядок механизм потерпевшей аварию станции... Никто еще не знал, что аварию потерпела не станция, а страна, что по сравнению с теми бессчетными миллиардами, которые будут вбуханы в чернобыльскую дыру, десять машин покажутся просто смехотворными, да и сама авария будет отодвинута на второй план куда более драматическими последствиями грандиозной системной катастрофы. 30 апреля газеты вышли с запозданием: было опубликовано первое сообщение о Чернобыле. Только после майских М.С. Горбачев обратился к народу по ТВ, драматично признав, что здание четвертого блока ЧАЭС разрушено взрывом водорода, -- давая тем самым понять, что последствия тяжелые, но самое страшное позади. Конечно, власти знали, что пострадал реактор, и, похоже, больше всего были озабочены тем, как преподнести эту новость народу и человечеству. В конце концов была объявлена версия о «тепловом взрыве» реактора Чернобыльской АЭС, в результате которого 3% радиоактивного топлива было выброшено в атмосферу и развеяно по миру, а 97% остались в реакторе, где продолжают гореть, в чем и виделось самое страшное. Поскольку творцами этой версии были авторитетные советские академики, они не могли не предположить, что две сотни тонн ядерного топлива, оставшегося в реакторе, будут продолжать свою разрушительную работу, проплавляя стенки реактора, бетонные перекрытия нижних помещений, основание реактора и прочая, устремляясь к центру Земли (как в голливудском фильме «Китайский синдром», где в случае аварии на одной из американских АЭС «высокотемпературный кристалл» грозил проплавить Землю до Китая), и, следовательно, стратегия спасения заключается в том, чтобы эту магму 1) локализовать и 2) нейтрализовать, «засыпав», возможно, большим количеством охлаждающих и останавливающих цепную реакцию материалов. В прорыв была брошена армия, бюрократия реструктурирована соответственно требованиям момента, промышленность мобилизована по законам военного времени. Мирный атом надо было победить любой ценой. Советская система давала свой последний бой.

Константин Чечеров тоже рвался в бой. Две недели он был занят тем, что писал заместителю директора института академику В.А. Легасову заявления, аргументируя необходимость своего участия в чернобыльских делах. Действительных, не означенных в бумагах необходимостей было две. Первая -- неистовый исследовательский темперамент. Вторая -- несложившаяся семейная жизнь, от которой хотелось как можно скорее сбежать туда, где родина сгрудила для важного дела такое количество решительных и умных людей. В очередной раз вернувшись из Чернобыля, академик Легасов подписал командировку своему сотруднику Чечерову (не подозревая, разумеется, какое количество проблем этот энтузиаст создаст ему в будущем), которому вменялось в обязанность облететь станцию на вертолете и с помощью американского прибора «Infra-red spy termometer PS-1000» («шпионский инфракрасный определитель температур») установить, где именно находится сейчас проклятый «высокотемпературный кристалл». Предполагалось, что дорогой прибор может забарахлить в поле высокой радиации, поэтому его следовало сначала испытать в «горячих камерах» института и изобрести для него надежную защиту. Защита была придумана в виде пудовой свинцовой обмотки. Для себя Константин Чечеров решил, что ему с прибором не придется работать в полях более 250 рентген в час. Это было решение смелое даже для человека, профессионально привыкшего к облучению. Норма профессионала -- 5 рентген в год. Для «ликвидаторов» нормой считалась суммарная доза в 25 рентген.
Когда 7 июня 1986 года Константин Чечеров прибыл в Чернобыль со своим тяжеленным шпионским термометром, на ликвидации аварии работали тысячи, а может быть, десятки тысяч человек. Кипела работа. Дюжина штабов различных министерств и ведомств ежедневно докладывали оперативную обстановку. Шахтеры и метростроевцы сооружали под фундаментом четвертого блока железобетонный охлаждаемый приемник для масс радиоактивного топлива, поскольку была уверенность, что там, внутри, что-то плавится и вот-вот проплавится. Велись работы по дезактивации жилых домов, земной поверхности, воды...
Поистине все, кто работал в это время в Чернобыле, были героями. Эти люди пытались побороть аварию, подобной которой не случалось еще нигде и никогда. Они бились с невидимым, смертельно опасным противником. Больше того: они не знали, с чем они имеют дело, поскольку никто, ни один ученый, не знал в тот момент, что произошло, и, следовательно, не знал, что произойдет.
Когда Константин Чечеров добился наконец посадки в вертолет и направил на разрушенное здание четвертого блока свой инфракрасный определитель температур, сердце его защемило: прибор показывал сущую чепуху. Лето было жаркое, стены станции были разогреты солнцем до 35ЃС, а внутри, в проломе, зияющем в крыше четвертого блока над реактором, было всего 24 градуса, как в тени. Там, в реакторе, не было никакого «высокотемпературного кристалла». Но как же так, если он должен быть? Если шахтеры и проходчики, рискуя жизнью, строят гигантский приемник для масс радиоактивной магмы? Он посчитал, что виновато солнце и лететь надо ночью, когда мощный источник тепла будет хорошо заметен. Для ночного вылета требовалось разрешение военных. На пороге штаба Министерства обороны Константина Чечерова встретил часовой с автоматом и сказал, что на пропуске нет печати, разрешающей вход в штаб, да и сам пропуск просрочен и ему надо покинуть зону во избежание неприятностей. Тогда Константин Чечеров согласно кивнул и бросился внутрь штаба. Логика дикого поступка научного сотрудника была проста: «часовой не имеет права покинуть свой пост, часовой не будет стрелять в коридорах, где ходят офицеры». Чечеров, вспоминая этот эпизод, добавил: «Я приехал в Чернобыль обычным советским рабом. Для которого начальство -- святое, мнение начальства -- правильное, а если что-то сделать -- нужно просить разрешения. Тут все было против меня -- и я рванулся через красные флажки. И понял, что нужно игнорировать все, что не относится к делу. Принял решение -- действуй».

В геологических толщах написанного о Чернобыле ученым уделено не так уж много места. Авария вызвала небывалый кризис доверия к науке вообще и к ее достижениям в области атомной энергетики в частности. Научные специалисты консультировали строителей и военных, но самостоятельная их роль была неочевидна. Ни сразу после аварии, ни когда над четвертым блоком было закончено сооружение саркофага, никто не поставил перед учеными задачи -- понять, что именно произошло и почему. И если сегодня проанализировать действия руководства всех уровней, такой постановке вопроса неимоверно противились. Из самых общих соображений: а вдруг выяснится неизвестно что, но не то. В 1986 году по делу об аварии шло следствие, и любой поворот событий мог обернуться новым приговором. Сегодня, когда приговор больше никому не грозит, я намерен сузить тему и рассказать об очень небольшом круге людей, которые в силу особого личностного склада, что ли, не могли, идя от одного «почему» к другому, не добраться до истинных причин и следствий случившегося. Страна ничего не знает о них. Сделанное ими дело не получило никакой огласки. Их имена ничего никому не говорят. Одно из ключевых имен, впрочем, уже названо.

Получив разрешение военного штаба, Константин Чечеров со своим шпионским измерителем температур до восхода солнца вылетел на вертолете с твердым намерением отыскать таящийся под толщами рухнувших конструкций четвертого блока источник тепла, то есть радиоактивное топливо. Наружные стены за ночь остыли до 14ЃС. В том месте, где был реактор, по-прежнему было 24ЃС. Вертолет делал один заход за другим -- прибор никаких источников тепла, никаких восходящих потоков воздуха не обнаруживал. Следующий этап для Константина Чечерова, разумеется, заключался в том, чтобы попасть внутрь, туда, где произошла авария, потому что легче было поверить в собственное неумение добывать данные, нежели в то, что предложенная именитыми учеными версия развития аварии неверна по существу...

Как говорил классик, все в жизни должно быть медленно и неправильно, чтобы не мог возгордиться человек, чтобы был он тих и благостен. В принципе за один месяц 1986 года Константин Чечеров вместе с товарищами добыл в развалинах четвертого блока ЧАЭС все необходимое и достаточное, чтобы правильно умозаключать о развитии аварии и ее причинах. В Чернобыль он мог бы больше не ездить. Однако только дефрагментация (перетасовка) компьютерного диска занимает минуты. Потребовались годы -- вернее, девять лет бессрочной командировки на аварийный блок, -- чтобы мозг перебрал всю загруженную в него информацию и картина происшедшего прояснилась. За эти годы Константин Чечеров получил суммарную дозу, «несовместимую с жизнью». Сейчас он один из самых облученных людей в мире. Говорят, в США за каждый полученный сверх нормы рентген профессиональные работники Министерства энергетики получают компенсацию в 50 000 долларов. Если это так, то за океаном Константин Чечеров был бы не просто миллионером, а мультимиллионером. Здесь, в своем отечестве, он как работник «Курчатовского института» получает оклад в 620 рублей. И полагает, что его судьба сложилась очень благополучно. Он, во всяком случае, работает по выбранной специальности. Научный мир не избежал тех кризисов и потрясений, которые испытала вся страна. Многие из тех, кто работал в Чернобыле, не выдержали безденежья и безработицы. Кто-то спился, кто-то уехал за границу, кто-то ушел в бизнес, чтобы уже никогда не вернуться оттуда. Константин Чечеров довел до конца дело, достойное ученого. «Так он, что же, герой?» -- спросит, возможно, читатель. Именно на этом я и настаиваю: настоящий герой. Восстановление истинной картины аварии -- это, несомненно, крупнейшее научное достижение, которое подвиг само по себе. А за все достижения человеку приходится платить. И надо сказать, что за право мыслить самостоятельно Константин Чечеров заплатил сполна. Как ученый и как человек. Дело не во времени, потраченном на работу, и не в рентгенах даже. Скорее, в полном бесчувствии тех, кто бы должен был его работу поощрять. В многолетнем терзающем ужасе, что его от этой работы оторвут, отлучат, так и не дав закончить. В слишком уж длинном, невыносимом изгойстве, перетерпеть которое мог только человек выдающегося мужества. Все эти годы он ждал одного -- разговора по существу дела. Не благодарности. Люди не склонны благодарить тех, кто опережает свое время, ибо сами живут с запозданием. Люди не любят бесстрашных, если они посягают на их любимые страхи. Люди не любят независимых, поскольку сами зависимы. Такова природа человека. И ничего, видно, с этим поделать нельзя...
В 1986 году чернобыльская одиссея Константина Чечерова неожиданно прервалась главным инженером «Курчатовского института» Е.О. Адамовым. Адамов быстро понял, что многие увлекшиеся командированные перебирают дозы, мухлюя с дозиметрами-накопителями, предъявляя для отчетности «официальный», бережно хранимый дома, и нося для контроля свой, «рабочий». Однажды, когда Чечеров выходил с блока, Адамов подошел к нему и попросту выхватил «рабочий» накопитель из кармана подчиненного. Этого хватило с лихвой.
-- Все, -- скомандовал Адамов. -- В Москву!
Когда через полтора года Константин Чечеров вновь -- и теперь надолго -- прибыл в Чернобыль в составе комплексной экспедиции Института атомной энергии, прошла эпоха. Город опустел. Штабы свернулись. Кончилось время полевых цементных заводов и газетной патетики. Подкоп под реактор четвертого блока был завершен, и хотя радиоактивная магма так и не хлынула, приемник-охладитель для нее строителями был сдан согласно правительственному заданию. Вертолетчики забомбили реактор свинцовыми болванками, внутрь четвертого блока залили невероятное количество цемента, а снаружи был возведен «саркофаг» -- или, что вернее, несколько неплотно прилегающих друг к другу стен с незавершенной крышей, которые издалека производили достаточно монолитное впечатление, чтобы журналисты всех стран мира могли фотографировать его в разных ракурсах. Константин Чечеров по сей день убежден, что комплексная экспедиция, в которой он дослужился до начальника отдела реконструкции аварийных процессов, как и саркофаг, была создана в некотором смысле «для успокоения» общественности. Что было правильно. Но в экспедицию подобралось достаточно фанатиков своего дела, готовых годами держать язык за зубами, но все-таки докапываться до сути. Перво-наперво «докопались» до злосчастного реактора. Сначала пробурили несколько скважин, чтобы опустить в шахту реактора видеокамеры. В процессе бурения с изумлением обнаружили, что окружающий реактор бак биологической защиты цел, в нем даже сохранилась вода... Хотя, если взрыв произошел в шахте реактора, его должно было бы разорвать... Видеокамера, опущенная в шахту, зафиксировала толчею каких-то тенелюбивых комаров, но упорно отказывалась видеть то, что искали люди. Где топливо? Вопрос не праздный. Во имя чего построен саркофаг? Что в нем захоронено? Когда два с половиной года спустя после аварии Константин Чечеров и его товарищи спустились в шахту рванувшего реактора, они были поражены. Топлива не было. Внутрь реактора не попало также ни одной свинцовой болванки, сброшенной с вертолета, хотя газетчики любили и смаковали тему заглушки реактора, придумав для определения виртуозности работы вертолетчиков эффектное словосочетание: «пломбируют зуб». На дне шахты лежало зато несколько бетонных плит, которые оказались плитами стен центрального зала. Как они попали сюда, если верхняя часть реактора, как кастрюля крышкой, закрыта металлоконструкцией схемы «Е» -- «Еленой» на профессиональной терминологии? Если «Елену» подбросило взрывом, то за какое же время они упали? За доли секунды? Или «Елену» подбросило на более продолжительное время? Исследования бетона плит показали, что они не испытывали воздействия высоких температур. Больше того, на них сохранилась краска, рассчитанная на температуры не более 300ЃС. Получалось, что в шахте реактора никакого кипения и горения не было, не говоря уже про
«высокотемпературный кристалл»?! В подреакторном помещении ученые обнаружили некоторое количество вещества, которое было обозначено на рабочих планах как «кучи глины» и «слоновья нога» -- это и была топливная радиоактивная магма, стекшая через проплавленную плиту основания реактора по паросбросным трубам. Но сколько его было, этого топлива? Один процент от того, что было в реакторе? пять? десять? В любом случае незакрытым оставался главный вопрос: где девяносто? Исследуя искореженные металлоконструкции на блоке, ученые обнаружили следы очень высоких температур и странных процессов вроде высокотемпературного дутья, будто кто-то резал трубы коммуникаций и палил бетон исполинской газовой горелкой...
Константину Чечерову пришлось досконально изучить ядерный реактор, составы и свойства сталей и бетонов, строительную физику, баллистику, перечитать материалы допросов свидетелей и обвиняемых, собранные следствием. Он полагал, что, изучив характер разрушений, удастся восстановить не только картину того, как произошла авария, но и установить -- почему. Позднее выяснится, что вся авария, все необратимые процессы разгона и взрыва реактора, заняла десять секунд. Чтобы расписать это время посекундно, по долям секунды, Константину Чечерову потребовалось десять лет. Ему пришлось стать другим человеком, чтобы решить задачу такой степени сложности, ибо все, что он узнавал, шло вразрез с тем, что он, как и весь советский народ, думал до тех пор.
Смысл эксперимента, запланированного на четвертом блоке, заключался, как известно, в том, чтобы половину насосов, подающих воду в реактор, подключить не к сети, а к «выбегающему», или, проще говоря, отключенному и теряющему обороты, генератору. В результате предполагалось выяснить, как долго будут эти насосы качать в реактор воду, пока будут подключать аварийные дизель-генераторы. Штатный эксперимент, смысл которого ясен только специалистам. Из условий задачи авария никак вроде не вытекает. Считается, что эффект «разгона» реактора спровоцировала команда ответственного за испытания А.С. Дятлова нажать кнопку
«АЗ-5» после того, как на станции послышался гул и мигнуло освещение. Нажатие этой кнопки должно было заглушить реактор введением в активную зону стержней-поглотителей. Но как только кнопка была нажата -- якобы и раздался взрыв. Ответственные за проведение испытаний оказались крайними (неправильно действовали!), но хотели считать виновными конструкторов реактора. Те, в свою очередь, аргументированно доказывали, что реактор ни при чем. Расчеты наших и японских специалистов давали один и тот же результат: нажимали кнопку или не нажимали -- взрыва не получается.

Летом 1993 года в московскую квартиру К. Чечерова приехал профессор М.С. Микляев, специалист по большим и малым электродвигателям. С собой привез он расшифрованные им показания самописцев -- тех самых, которые Чечеров снимал в Чернобыле в 1986 году. Когда между учеными -- один из которых никогда в Чернобыле не был, а другой провел там несколько лет -- завязался разговор, выяснилось, что им есть что обсудить. Дело в том, что каждый насос, подающий воду в реактор, работает от электродвигателя. Электродвигатель делает конкретный завод-изготовитель. Для завода именно двигатель (а не реактор и не станция) является конечным продуктом труда, ценным электротехническим изделием. И чтобы это изделие уберечь, двигатель снабжается собственной защитой. Если, скажем, изменяется частота тока, двигатель отключается через 30 секунд. А если падает напряжение -- через 0,7 сек. Тем, кто планировал эксперимент на четвертом блоке, это и в голову не приходило, они ничего об этом не знали. Они полагали, что подача в реактор воды будет уменьшаться постепенно, тогда как после отключения насосов она упала сразу. Авария, следовательно, была запланирована, когда было принято решение проводить эксперимент. И дальше все происходило точно по плану.

Начинаются испытания. Почти мгновенно срабатывает защита электродвигателей, и половина насосов перестает подавать воду в реактор. На пульте об этом никто не знает, это зафиксировано только в показаниях самописцев. Начинаются перегрев и разгон реактора -- опять же никакие стрелки, приборы на пульте это не фиксируют. Станция -- это производство, а не испытательный стенд, здесь не должно быть быстро протекающих процессов. От перегрева в нижней части активной зоны реактора лопаются 1659 труб, по которым под давлением в 70 атмосфер циркулирует вода, которая в виде пара подается потом на турбины электростанции. Возникает реактивная тяга, достаточная, чтобы всю активную зону реактора (топливо, графит, стержни-поглотители) вместе с крышкой, «Еленой», -- по массе более 5000 тонн -- приподнять над землей. Сам реактор начинает работать как ядерный реактивный двигатель (вот откуда перерезанные, будто сваркой, металлоконструкции), его швыряет под крышу, где он и взрывается. Взрыв -- ядерный по своей физической природе, но слишком «медленный» по сравнению со взрывом атомной бомбы, а потому с точки зрения мощности -- мизерный. Порядка 0,01 килотонны. Рушатся крыша и стены. Бетонные блоки сыплются в опростанную шахту реактора. Следом за ними падает крышка, «Елена». В эти секунды (секунду) на пульте слышат глухие удары, гаснет свет, потом вновь загорается (автономное аварийное освещение). Дятлов кричит: «Нажимай кнопку, будем расхолаживаться с аварийной скоростью!» Никакая человеческая фантазия не способна вообразить себе случившегося. И уж тем более разум не в силах понять, что -- все. Стержни-поглотители попросту некуда погружать, потому что реактора не существует -- улетел. Поэтому операторы начинают нажимать кнопки, «гнать воду», охлаждать реактор. Потом выбегают на улицу, видят графитовые блоки, валяющиеся на земле, -- и опять им в голову не может прийти, что это -- из взорвавшегося реактора. Им, прекрасно знающим обстановку на станции, в этот момент кажется, что это какой-то другой графит, привезенный для строящегося пятого блока. Все, что происходит в эти секунды, -- им кажется. И они бросаются спасать то, чего нет. Разум отказывается принять случившееся, потому что ничего даже отдаленно похожего никогда на Земле не происходило...

С Константином Чечеровым я познакомился четыре года назад. И когда впервые попал к нему домой, ремонт тут, кажется, уже шел: во всяком случае, на полу кухни стоял чемодан со слесарным инструментом, и по цементной крошке возле раковины видно было, что хозяин вовлечен в сантехнические проблемы, причем вовлечен по-мужски лично, без дэзовских посредников. Каждый разговор с Чечеровым был для меня потрясением -- ведь я думал о Чернобыле то же, что и миллионы бывших советских людей. Иногда я отказывался верить ему и не верил до следующего нашего разговора. Иногда начинал бояться -- а вдруг он умрет, а я так и недорасспрошу... Он не умирал. Четыре года я не знал, как писать эту статью. Потому что она затрагивает очень многих людей. А ради чего их затрагивать? Я пил водку с офицерами-ликвидаторами на Новой Земле: с Чернобылем у них был связан такой коктейль чувств, который не то что переварить -- проглотить невозможно. И только когда в очередной раз мы с Константином Чечеровым садимся друг против друга и он вновь перечисляет тех, кто был с ним рядом, тех, без кого докопаться до правды было невозможно, я, настроившись на волну его чувств, на ясное понимание происшедшего, понимаю, что не написать эту статью нельзя.
Игорь Михайлов, Юрий Кобзарь, Петр Бойко, Георгий Ибраимов, Геннадий Гринченко, Николай Жуков, Борис Каратаев, Владимир Калинин, Александр Ширай, Алексей Ненаглядов... Их героями не назовут, все они, кроме Петра Бойко, умершего от рака легких, живы, все по-разному претерпевают нужду и прочие формы социальной дезадаптации, обрушившейся на них похуже Чернобыля. Они служили истине -- значит, ради них. Ради человеческого достоинства. Ради всех непритворных людей этой страны, благодаря которым само понятие истины остается наполненным реальным содержанием...
С того самого момента, как Константин Чечеров оказался способным к самостоятельному мышлению, выводы, которые он делал, непрерывно задевали то научные авторитеты, то интересы частных лиц, то политиков и могущественные ведомства. Эти выводы были нелицеприятны, неудобоваримы, ужасны...
Что значит -- топлива нет в шахте реактора и оно выброшено взрывом в атмосферу? Это значит, что радиации было «больше», чем докладывали наши академики на международных форумах? Это значит, что их «научная» точка зрения не стоит и ломаного гроша? Это значит, наконец, что радиация кому-то досталась? Кому? Всем понемногу, в основном Белоруссии, но Европе все же в меньшей степени, чем России, ибо верховой поток западного ветра протащил чернобыльский выброс через всю страну до Тихого океана, где его и засекли американцы.
Но это ведь означает также и то, что шахтеры и метростроевцы зря рыли подкоп и строили приемник для радиоактивной магмы под четвертым блоком? Бог с ними, с выдумками журналистов про «запломбированный зуб», бог с ними, с липовыми сотнями тысяч кубов бетона, залитого якобы в зияющую дыру аварии, о которых Рыжков докладывал Горбачеву, бог с ними, с липовыми научными степенями и наградами... Но что сказать тем 150 тысячам человек, которые прошли за эти годы через аварийный блок, которые были мобилизованы, вырваны из нормальной жизни и без разговорчиков брошены на ликвидацию, -- что их работа, их жертва была напрасна?
Нет, братья. Вы трудились геройски и беззаветно. Своим трудом вы спасли страну от паники, от паники в самом государственном механизме, от паники одряхлевшей системы, от некомпетентности руководителей государства, от бездумной решительности военных. Вы встали на место тех, кто должен был думать, не лгать, принимать ответственные решения, беречь каждого человека и каждый рубль. Своим гигантским совокупным телом вы заместили их. Страна поверила вам. Вы были героями. Пусть же мужество не оставит вас и теперь, когда трудные времена миновали и подступили еще более трудные.
Когда в апреле этого года я в очередной раз пришел к Константину Чечерову домой, ремонт находился в завершающей стадии полного разгрома квартиры, которая, как известно, предшествует волшебному ее преображению.
-- Вот, -- доложил Константин Чечеров, показывая на новые розетки и выключатели. -- Новая жизнь. Жду приезда из Киева ненаглядной дивчины.
-- А вы знаете, что никому из честных людей слава у нас ничего, кроме вреда, не приносит? -- пошутил я, когда Вика Ивлева -- единственная фотожурналистка, которая дошла до шахты реактора в глубине разрушенного четвертого блока, -- направила на него фотоаппарат.
-- Знаю, -- ответил Константин Чечеров.
В этот момент и был сделан снимок.

Василий ГОЛОВАНОВ

статья из журнала ОГОНЁК

[maxxp78]

 article_image-image-article_jpg%2028.jpg (28,65К)
Количество загрузок:: 4

Жаркое лето в Чернобыле
заметки Игоря Костина

Автор этих заметок фотокорреспондент АПН по Украинской ССР Игорь Костин. С апреля по декабрь 1986 года он освещал ход работ по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской атомной электростанции. Фотоматериал И. Костина, сделанньй им в опасных условиях высокоактивных дозовых нагрузок, вошел в официальный отчет правительственной комиссии СССР. Его серия "Трагедия Чернобыля" удостоена на "Уорлд-пресс-фото" в Амстердаме высшей международной награды "Золотой глаз" на "Интерпрессфото" в Багдаде-золотой медали, полу-чила Гран-при на конкурсе в ГДР и Главный приз Союза

В конце апреля 1986 года, после взрыва на Чернобыльской АЭС, я летел в вертолете к разрушенному четвертому блоку. Те, кому положено было знать об этом полете, не знали. Я уговорил знакомых летчиков взять меня на борт.
- Не боишься?
- Нет.
Откровенно говоря, я не совсем представлял, что нас ожидает, никогда не задумывался над тем, что такое рентген, облучение. Страх пришел позже.
Беру три камеры, необходимое количество пленки, забираюсь в вертолет. Летим.
Вот и Чернобыльская атомная электростанция. Видна высокая труба, здания... Где четвертый блок? Несмотря на грохот винтов, чувствую гробовую тишину внизу. Голос кого-то из членов экипажа: "триста пятьдесят... двести пятьдесят... сто пятьдесят..." Это те самые рентгены, о которых уже начинают говорить во всем мире. Впрочем, почему начинают? Говорят вовсю. Чудовищные слухи западной прессы-тысячи погибших, братские могилы, непредсказуемые последствия... Наша пресса помалкивает.
Пол вертолета устлан свинцом. Иллюминаторы задраены. С правого борта-развал четвертого реактора. Страшная черная пасть. Голос пилота: "До реактора 50 метров, 250 рентген" Почему она такая черная, эта пасть? От копоти? Впрочем, тогда я думал не об этом. Я лихорадочно снимал, открыв иллюминатор. Это была глупость. Через несколько минут камеры, начиненные электроникой, отказали. После посадки их у меня отобрали. Кое-что, правда, удалось отмыть. Но это было много позже.
После проявки оказалось, что пленка засвечена. Засвечено почти все, за исключением части цветных негативов. Весь чернобелый материал и цветные диапозитивы радиация обработала до меня.
Забираясь в вертолет, я чувствовал себя охотником, преследующим добычу. Теперь понимаю, что чувствует жертва, за которой следит невидимый, неслышный и оттого еще более страшный враг.

5 мая уже вполне официально вместе с другими аккредитованными журналистами снова еду в Чернобыль. Все остаются за пределами 30-километровой зоны, где собрались эвакуированные, концентрируется техника, специалисты.
Первые впечатления совершенно необычны. Где я видел такое? В кино? Или в пятилетнем возрасте, когда началась война?.. Бесконечные колонны автомашин. В кузовах грузовиков коровы, какой-то скарб, автобусы с людьми. Эвакуация.
На мои вопросы не отвечали. Да и не могли ответить. Никто не знал, где здесь ставят на довольствие и кто занимается фоторепортерами. Но неразберихи не было. Не было паники, бестолковщины, хотя машина, получившая впоследствии название ЛПА-ликвидация последствий аварии,-эта машина еще только начинала раскручиваться. Тем не менее удалось сделать так, что каждый исполнял совершенно точно определенную задачу.
Водитель грузовика, генерал армии, министр, бетонщик были одинаково одеты, общались друг с другом совершенно на равных, и даже лица, которые были нам известны, тоже оказались неот-личимыми одно от другого - на каждом был надет респиратор. Стандартный респиратор, похожий на свиное рыло и вскорости замененный "лепестками" - гораздо более совершенной защитой,-после которых на лице уже не оставалось опрелостей. В то страшное лето из-за жары вокруг рта и носа у людей образовывались чуть ли не язвы- респираторы не снимали часами.
Снимал я километрах в тринадцати от четвертого блока. Снимал и водителей, и регулировщиков, бетоновозы и бронетранспортеры, конечно, дозиметристов-самых в то время известных, окруженных ореолом некой тайны. Они видели и измеряли то, что было неуловимо и неощутимо. Впрочем, не так уж и неощутимо. Я почувствовал, что воздух здесь необычный, с каким-то странным металлическим привкусом. И все время першило в горле.
Долго в зоне я не оставался. Можно было набрать "лишние" дозы. Я приезжал на день-другой, потом уезжал в Киев, снова возвращался. Если в первое время приходилось ночевать и питаться где попало, то довольно быстро все наладилось. Нашлись знакомые из управления автоинспекции Министерства внутренних дел. Те самые, кого недавно снимал на перекрестках города, у пультов и в служебных кабинетах. Они-то меня и приютили, и выдали мне такую же одежду, которую носили сами: белые костюмы, напоминающие пижамы, круглые шапочки. Моя собственная одежда к тому времени уже ни на что не годилась. Разве что на то, чтобы застав-лять трещать дозиметрические приборы.

Я постепенно становился в Чернобыле своим. Мне дали ночлег, поставили на довольствие и, что самое важное, давали необходимую информацию. Снимал я много, в основном процесс дезактивации. Как специальные машины поливали дома и улицы раствором, напоминавшим по виду мыльную воду. Занимались этим военные, которых к тому времени в Чернобыле стало МНОГО.
И все же я понимал, что мое место не здесь. Главные события происходили там, куда один за другим вылетали огромные военные вертолеты, до отказа загруженные песком, свинцом, барием, всем тем, что на максимальной скорости доставлялось туда и летело в черное жерло развороченного реактора. На вертолетной площадке творилось нечто невероятное: грохотали двигатели, непрерывно сновали громадные грузовики, вертолеты взлетали, садились, снова взлетали - и так без конца.
Я страшно завидовал пилотам, кто летал к реактору, моя профессия требовала моего присутствия, рассказы очевидцев меня не утешали. Но взять в машину вместо 80 килограммов необходимого песка или свинца никому не нужного репортера никто не хотел.
В конце концов командование ВВС дало мне разрешение, гене-рал Антошкин, впоследствии Герой Советского Союза, сказал: "Ладно, разрешаю" В ту же минуту об этом узнали на вертолетной площадке. Никаких документов, никаких бумажек с подписями тогда в Чернобыле не было. Люди забыли, что такое бюрократия.
Отношения друг с другом были искренними и добрыми, полными желания оказать помощь в любую минуту. И одно устное распоряжение решало сложнейшие проблемы, гораздо более важные, чем полет корреспондента к четвертому блоку.
Чернобыльская беда выявила лучшее в нас - способность к состраданию, готовность к самопожертвованию, убежденность в том, что чужого горя не бывает.
Через девять минут мощный военный вертолет уже шел параллельным курсом с вертолетом, работающим в зоне четвертого блока, который производил дезактивацию района блока и крыши Чернобыльской АЭС.С того дня я произвел более 40 полетов над реактором. Я отснял все этапы ликвидации аварии и захоронения четвертого блока в саркофаг.
Это было время напряженной работы. В Чернобыле я снимал, вез пленки в Киев, там обрабатывал материал, передавал в Москву и, признаться, даже не осознавал своей оперативности, когда увидел в "Тайме" и "Штерне" снимки, которые сделал вэтой непрерывной гонке с постоянно уходящим временем.
Сделанное не удовлетворяло. Как бы ни старались мне помочь и летчики, и их командиры, они не могли превратить вертолет в съемочную площадку. Мне нужен был четвертый блок, и я решил пробраться туда.

Прошли лихие набеги в места, где "светило" мы чувствовали, что радиация неопасна дома, а здесь это враг-коварный враг. Он возникал в неожиданных местах, где, казалось бы, ничего опасного нет. И незаметно делал свое дело. Приходили сведения из шестой московской больницы, где лежали пожарные, да и не только они, и где вскоре придется лежать и мне.
Не прибавлял храбрости наглухо задраенный бронетранспортер, который доставил меня к четвертому блоку. И тот бункер, где работал штаб, тоже не веселил. Поразило огромное количество техники и неожиданно много людей-военных и "партизан". Так называли вольнонаемных, съехавшихся в Чернобыль со всей страны. Это были, как правило, высококлассные специалисты, которые знали, чем рисковали, и шли на риск. Их соединяли в так называемую "вахту", которая длилась от 2 до 20 минут. Затем отряд возвращался в бункер, где, прежде чем войти в помещение для отдыха или в комнату, где работал штаб, пересекали залитый по щиколотку водою вестибюль Вода лилась всюду и всегда. Все мылось, чистилось и потому сверкало чистотой. Любая грязь в прямом значении этого слова оборачивалась "грязью" , которая на языке дозиметристов означала повышенный радиационный фон.

Здесь съемки были интереснее, хотя и несравненно опаснее. Возводилась стена саркофага, прокладывались траншеи, разбирались завалы, сюда шла уже не простая, а дистанционно управляемая техника. Все это непрерывно сменялось в том же неистовом темпе, от которого нельзя было отказаться-радиация гнала.
Но меня снова не оставляла мысль: это все не то! Главное еще дальше. Точнее сказать- выше, там, где работает окруженная легендами группа "крышных котов".
К этим "котам" мне и предстояло пробиться.
Когда произошел взрыв, обломки реактора, радиоактивный материал буквально усыпал кровлю соседнего, третьего реактора. Не могло быть и речи о ликвидации последствий аварии без того, чтобы не убрать эту самую опасную "грязь". И там же, с кровли третьего блока, был виден сам разрушенный реактор-место, к которому медленно и верно приближались конструкции будущего саркофага. Пока еще невысокие.

В штабе, находившемся в по-мещении административного зда-ния АЭС, распоряжался человек, чью должность обозначала неслыханная аббревиатура: ЗГИ ЧАЭС по ЛПА. Это означало: заместитель главного инженера Чернобыльской атомной электростанции по ликвидации последствий аварии. Звали этого человека Юрий Самойленко, сейчас он Герой Социалистического Труда, а тогда мы знали о нем, что приехал из Смоленска, где работал на тамошней АЭС- пожалуй, и все. Подробности прошлой жизни были как-то несущественны. В подчинении Са-мойленко была та самая группа "крышных котов", а по документам-группа дозиметристов-разведчиков Минатомэнерго СССР. Во главе ее стоял Алек-сандр Юрченко. Назову еще од-но имя: Геннадий Дмитров- руководитель службы ИДК, индивидуального дозиметрического контроля. Дружбой с этими людьми, с их товарищами, каждый из которых достоин вечной славы и благодарности, я горжусь и буду гордиться до конца жизни.
"Коты" выслушали мою просьбу провести меня туда, откуда я мог бы снять жерло разрушенного реактора. Выслушав, категорически отказали, причем так, что возражать было невозможно. "Ради твоих фотог-рафий,-сказали они,-мы не намерены получать лишние дозы"
Я снова уговаривал. В конце концов ведь "коты" должны делать какую-то работу на крыше, пускай делают, а я буду рядом делать свое дело.
А что значит рядом? Там, где лежит неприметный с виду обломок графита и "светит" с силой, несравнимой со всем, что уже облучило меня за это время?
Основной выброс четвертого блока лег на крышу третьего. Оттуда в жерло взорванного реактора нужно было сбросить куски графита, какие-то обломки металла, мусор, который в обычных условиях можно было бы собрать за несколько часов. Мы поднялись на чердак третьего блока. Там уже были пробиты и защищены свинцовым стеклом специальные смотровые отверстия, сделанные специалистами института имени Курчатова.Первые кадры были отсняты через них.
Но это было все не то! Я должен был подняться на крышу, но Юрченко на этот раз отказался категорически.
И снова-уговоры, доводы!
Конечно, разведчики лукавили. Конечно, им все равно нужно было подниматься туда, куда я так стремился. Правда, в руках у них были приборы, предупреждавшие об опасности, а у меня - увлекающая меня камера, тащившая меня к развалу. И все же, думаю, они больше беспоко-ились обо мне, чем о получаемых ими дозах. Дело в том, что как только эти дозы достигали определенного предела, человека отправляли на отдых, который продолжался долго и мог затянуться до тех пор, что и возвращаться уже не имело бы смысла. Эти люди не могли допустить мысли, что самое главное в зоне будет сделано без них.
Но мы собирались на крышу, и думать приходилось не о том, что будет завтра.
На грудь мне надели свинцовую манишку. Затем защитный костюм. На голову шапочку, по-верх которой-капюшон, закрывавший лоб и плечи. Взяли десять пар перчаток. Респиратор- "лепесток" Специальные ботинки на свинцовых прокладках. Камеры вложили в свинцовый бокс.
С чердака пошли по хлипкой металлической лесенке на кровлю третьего блока. Я подготовил камеру. Геннадий Дмитров еще раз приказал не касаться ничего металлического. Юрченко стоял у выхода с чердака и громко отсчитывал секунды. При счете 20 я должен был стремглав мчаться обратно. Этого оказалось достаточно не только для того, чтобы снять то, что я задумал, но и чтобы заметить, что есть еще более интересный сюжет.
Изложив столь же выразительно, сколь и кратко все, что он думает обо мне и моих умственных способностях, Юрченко дал мне еще несколько секунд. Но возвратившись, я выпросил еще.
Я снимал у самого развала четвертого блока. Моим глазам представало то, что уже никогда никто не увидит.
Радиация засветила почти все, что я отснял, но на сей раз я был к этому готов и в лаборатории все-таки добился изображения. Человек у развала реактора-о таком неопровержимом свидетельстве того, что ситуация под контролем, что она нормализуется, мог только мечтать репортер. Я был там и не сделал этого снимка.

Спустя несколько дней я снова поехал в Чернобыль, снова пробился к своим "котам" на крышу и снял Сашу Юрченко в метре от развала четвертого блока.
Все изменилось на чердаке третьего блока. Крыша уже не была пустой. Здесь кипела работа. Командовал генерал-майор Тараканов. Его положение отличалось от положения тех солдат, которым он отдавал приказы, только одним обстоятельством. Солдаты группами из восьми человек по сирене заранее отработанным маневром выскакивали на крышу, специальным снаряжением хватали заранее намеченный для каждого из них обломок и бросали его в жерло реактора-туда, откуда он вылетел. После этого-на всю операцию уходило 40 секунд-солдат получал благодарность командующего, денежную премию и увольнение. Генерал же оставался.

Роботы, специально купленные у известных западных фирм, стояли с выбитой электроникой и бездействовали. Радиация выводила их из строя.
Я тоже отработал сорокасекундную смену. Я пошел девятым, снял все, что хотел, получил благодарность командующего, правда, без премии и увольнения в запас, а после смены генерал Тараканов изложил мне просьбу командования: сделать панорамную съемку крыши, что значительно облегчило бы работу солдат, поскольку можно было бы четче распределять задания. На снимках должны были быть все обломки, подлежащие уничтожению.
Я снова полез на крышу. В 20.00 у командования уже лежала на столе панорама знаменитой крыши.
Сегодня о тех событиях мне напоминают снимки, удостоенные многих международных премий, скромные бланки благодар-ностей от штаба по ликвидации последствий аварии да еще воспоминания. Я вижу, как будто это было вчера, лица "крышных котов" , слышу грохот вертолетов, вижу тех, кто бросал родной дом, сад и со скромным скарбом в корзине эвакуировался за пределы тридцатикилометровой зоны... Я думаю: неужели это все было? И еще: ведь это был всего только несчастный случай.

[maxxp78]

Чернобыль-трагедия, подвиг, предупреждение

Сегодня, спустя двадцать с лишним лет, что мы знаем о трагедии в Чернобыле? Множество самого разного. Знаем о том, что взрыв на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС рванул в 01 час 23 минуты 48 секунд. Что за черту, обозначенную страшноватым словом «зона», было выселено 135 тысяч человек. О том, что из многомиллионного Киева весной уехали дети. О счете номер 904, открытом в Сбербанке , куда поступали деньги для чернобыльцев. О том, что денег никто не пожалел, отдали их - кто сколько мог - все жители страны. И сложились эти рубли во многие сотни миллионов - об этом мы тоже знаем. Известно и то, что ликвидация последствий грандиозной катастрофы обошлась государству в миллиарды. О беспримерном мужестве первых часов страшной апрельской ночи, когда люди, не жалея себя, шли в огонь и были насквозь прошиты смертоносной радиацией, сообщалось подробно... Тогда ведь Чернобыль стал эпицентром радиации. Итак, много ли мы знаем об этом?

Да, много, и все же... Что известно, скажем, о том, почему полусоттысячная Припять, находящаяся в прямой видимости разрушенного и сочащегося радиацией четвертого блока ЧАЭС, сутки с лишним пребывала в неведении о реальной опасности для каждого ее жителя? Знали ли они, эти жители, о том, как вести себя в случае беды - о том, хотя бы, что надо закрыть форточки, а детей не пускать гулять? Как сегодня прогнозируется здоровье тех, кто вошел в тревожные медицинские списки? Подобных вопросов можно задать сотни. Одна из первых потребностей нашего времени - потребность в правде. Никакие «особые обстоятельства» не должны мешать ее масштабу. Информация часто стоит вровень с лекарствами, бывает дороже денег, нужнее хлеба. Потому любая правда, пусть даже самая страшная, о Чернобыле, о том, что там произошло, что будет происходить, крайне важна и сегодня. И будет нужна еще долго - мы не имеем права забыть Чернобыль. Потому необходим и закономерен сегодняшний фоторепортаж о Чернобыле. Многие фотографии, представленные в нём, сильнее и точнее всяких слов. Они - документ того события, что уже стало историей, но еще не утратило остроту боли. Для всех нас Чернобыль высветил высоту подвига и одномерность чиновничьего «миропонимания», высочайший взлет разума и одновременно низость рутины и всебоязни, глубину человеческого сострадания и подлость трусливого бегства. Чернобыль высветил человека. Человек и стал героем фотографий, сделанных на атомной станции и вокруг нее. И сразу вслед за апрельским взрывом, и позже, во время нечеловечески напряженных дней работы по ликвидации последствий аварии и после возведения странного сооружения с экзотическим, но вскоре ставшим привычным названием- саркофаг... Конечно, эти снимки не могут дать полного представления о происходившем в Чернобыле. Но взвесить, оценить, понять, предупредить - их достаточно. И чтобы суметь это сделать, необходимо и увидеть, и почувствовать, прежде всего - слезы, боль, страх за близких, отчаянное напряжение труда всех, кто оказался по месту ли рождения, по долгу ли, по зову ли совести, причастным к событиям весны 1986 года на берегах Припяти. Дела людей, лица людей - героев фотографий - достоверное свидетельство. Каждый документ из Чернобыля чрезвычайно важен. Нехватка информации рождала слухи, один смутнее другого, весной и летом после взрыва. Слухи и домыслы появляются до сих пор. Потому порочна точка зрения тех, кто считает, что Чернобыль - дела давно минувшие: «О чем толковать, когда аварийный блок давно похоронен, а остальные три - дают ток? Когда прозвучали слова приговора и виновники взрыва давно разъехались в места не столь отдаленные. Пора кончать разговоры о Чернобыле...» Нет, не пора! Если все страшное, труднообъяснимое, мало чем оправданное мы станем легко забывать, амнистировать за давностью лет, не получится урок Чернобыля, как и любой другой урок истории, исчерпывающим. Таким, каким требует его сделать само время. Быстро забыть, значит, в будущем разбить лицо о невыученное, повторить не просто ошибку, совершить новое преступление. Чернобыль это - трагедия, подвиг, предупреждение.


Днепр. Припять ... Места красивейшие на удивление. До того рокового дня 26 апреля они были местом отдыха тысяч людей... Сюда всегда так стремились горожане! В этом благословенном уголке тихого украинского Полесья, грибы «косой косили», рыбу ловили на «пустой крючок», из-под ног брызгала красным соком земляника. Но кто знал тогда о Чернобыле? Теперь о Чернобыле знают во всем мире. Реку спасали. Главным было не дать радиации попасть в воду. Не допустить возможности разноса по Припяти и Днепру страшной и невидимой смерти. И только те, кто был связан с этой труднейшей работой, появлялись на речных берегах. А вот яблоки, дары садов Чернобыля, срывать не решались. Эти фрукты несли беду. Радиоактивная пыль осела на листьях и плодах. Так и остался урожай не убранным... Чернобыль - это трагедия. По отношению к ней можно оценивать человека, ведь Чернобыль - это суровая проверка человечества на солидарность, на умение сочувствовать чужой беде, тем более что ядерная авария не считается с границами. Почему взорвался реактор, почему произошло то, что не должно было произойти даже в случае самых невероятных вероятностей? Почему это произошло именно здесь, в Припяти, в молодом городе, где детишек рождалось в несколько раз больше, чем в других городах Украины? За две ночи и полтора дня Припять узнала каждого своего жителя. Сегодня Припять уже может сказать, что на десять тысяч ее людей приходилось по одному трусу и подонку. Этих, последних, она тоже узнала в эти дни. Ситуация высветила каждого. Высветила бескомпромиссно и навсегда. Припять не поддалась тотальной панике (26 апреля, вечером, еще игралась свадьба, а в школьных классах с закрытыми окнами шли уроки). Если бы это случилось, если бы Припять потеряла голову... Вот один только факт: каждый, кто убегал бы из города в киевском направлении, на мосту путепровода попадал бы в самую опасную зону радиации, последствия которой трудно предсказать.

В объявленный день эвакуации каждому припятчанину надо было взять с собой лишь самое главное, что необходимо было спасти и уберечь. Этого уже не могли сделать только двое. Их уже не было. Сердце Валерия Ходемчука остановилось в то мгновенье, когда начала свое действие авария, ставшая предостережением всему человечеству. Валерка, который, уходя на смену, на реактор, попросил Наташу, чтобы собрала детишек, завтра поедут все вместе к матери сажать картошку. Его друга и одногодка Володю Шашенка, тоже заступившего в ту ночь на смену, вынесли на руках обожженного и облученного врачи и пожарники. Он успеет простонать: «Там... Валера...», - и его покинет сознание, беспомощными окажутся врачи. Тело Володи Шашенка вывезут из зоны и похоронят на первом деревенском кладбище. Валерия же не найдут. И может, на бетонной стене захороненного атомного реактора когда-то напишут его имя... Но разве этим успокоишь его мать?

Вчера утром я стоял у калитки старенького деревенского дома в селе Кропивня Иванковского района Киевской области. Боялся зайти. Что я скажу матери Валерия Ходемчука? Чем успокою ее? Может, только увеличу и без того безмерную ее материнскую боль? Ведь она, наверное, ждет его, Валерку. По ее деревенскому опыту - умерший только тот, кого похоронили. Анна Исааковна в сорок пятом встретила своего Илью с фронта, без ноги, израненного. Вскоре он умер на ее руках. Разве могла она - колхозная-звеньевая из деревни Кропивня, воспитавшая четырех детей-сирот, хотя бы предчувствовать, что ее тихий, застенчивый Валерка будет Первым, кто открыл трагический список героев Чернобыля. Он, старший оператор, несущий обычную свою вахту на четвертом блоке, пытался укротить выходившую из-под контроля силу. Пытался. Взрыв не разбудил его детей - второклассника Олега и шестиклассницу Ларису. Но до утра не могла уснуть его жена Наташа: стирала, готовила коржики для Валеркиной матери, всю ночь искала себе работу, чтобы не думать о худшем, увидев, как полыхнуло небо над блоками. Анна Исааковна рассказывает о сыне, и боль ее на мгновение отступает. Он трижды «возвращался с того света». Знала об этом. Секретов от матери не имел, да, трижды побывал на грани. И все отшучивался: в сорочке вы родили меня, мама, теперь смерть меня испытала, как могла, не скоро придет, лет этак через сто. Она, мама, смотрит на его свадебную фотографию под вышитым рушником, забывает о случившемся, словно разговаривает с сыном. И вдруг умолкает, боль наваливается на нее с неостывшей силой. Наверное, так же плакала и мать Юрия Гагарина, когда узнала о его смерти. Им, матерям, не облегчить своё горе тем, что о смерти их сыновей узнает все человечество. Но мы помним их имена, без этой памяти теряется связь времен, без этой памяти и мы неотвратимо теряем самих себя.

Анна Исааковна ждала сына в субботу. Не приехал. Ждала все воскресенье. Вечером зашла во двор Наташа с детишками. Перед этим в маленькую Кропивню въехало два автобуса с эвакуированными. Мать почуяла беду и заголосила, но к ней бросился Олежка, который уже знал, что отца у него нет. Он, едва удерживая слезы, убедил бабушку, что папа во время аварии ночевал дома, что его оставили дежурить на реакторе и он вскоре приедет. Украдкой плакали Наталья с Ларисой, но Олег так по-мужски убеждал бабушку, что и они вынуждены были умолкнуть. Утром Олег пошел в местную школу, и даже учительница не заподозрила, что в классе, среди эвакуированных детей сидит сирота и сын первого человека, погибшего двадцать шестого апреля 1986, человека, вставшего на пути вырвавшейся ядерной силы. Случившееся расставило всех людей по своим местам. Дети стали на несколько лет взрослее, герои стали героями, бездушные - негодяями, трусы - дезертирами. Почему Валерий Белоконь - припятский педиатр, дежуривший в ту ночь на «скорой помощи», приказал шоферу Анатолию Гумарову гнать машину на место услышанного им взрыва? Не домой, где спала его жена и только что родившийся сын, а на этажи горевшего блока. Они вдвоем вынесли четырех пострадавших, но возвращались и возвращались снова, уже отчетливо понимая, что именно произошло и чем это угрожает их собственной жизни. Когда Валерия Белоконя вместе с теми, кого он спас, отправляли в Москву - он сожалел только об одном: не смог обнять жену и поцеловать сынишку. Не мог, не имел права - теперь уже его тело излучало опасность. Почему городская связистка Надя Мисикевич работала на станции так напряженно и до тех пор, пока не потеряла сознание, пока ее не отвезли в больницу? Почему в то же самое время молодая пара не просто панически сбежала из города, но и оставила в квартире отца-инвалида, который получил эту квартиру для них? Отца эвакуировали посторонние люди - милиционеры, увидевшие зажженный свет в окне, когда город уже был пуст. Думаю о крестьянах, которым пришлось покидать свои дома, свою родную землю, свои колодцы. Стоит перед моими глазами Александра Сапура, баба Леся, как ее называют на новом месте, в селе Коленцы Иванковского района. Жила в своем Куповатом без детей и мужа. Корова была и подругой, и членом семьи. Бабу Лесю вывезли вместе с жителями, скот везли на следующий день, и ее корова выпала из машины. Не заметил шофер, уехал. И Александра Кузьминична решает искать корову, как своего близкого, попавшего в беду. Она преодолевает стокилометровый путь, правдами и неправдами уговаривает постовых, обходит их лесными тропами, пробирается в свое обезлюдевшее село, находит одичавшую корову, обнимает ее, раздаивает... А сколько благородства обнаружилось у людей из тех деревень, которые принимали беженцев... Перечитываю телеграммы, идущие в адрес Припяти. Документы доброты человеческой, свидетельства сочувствия, рассказы о конкретных поступках. Из донецкой Горловки телеграфирует А, Косова: «У меня дом в Ивановке Киевская, 50, взломайте замок и поселяйте людей». Семья Гамарников из Краснокамска: «Усыновим несколько детей припятчан». Не могу перечислить тысячи приглашений: приезжайте, обеспечим всем, что имеем сами. Но вдруг обожгла руки телеграмма: «Потеряла колечко в сельсовете, срочно верните по адресу... Пищанская». Беда безжалостна, она бескомпромиссно не только ставит все на свои места, она, как рентген, просвечивает душу каждого, кто попадает в ее сети.

Надежда Макаренко, женщина лет сорока пяти, никакого отношения к атомной энергетике не имела. Она работала заведующей ателье. Знала, что живет в городе атомщиков, что рядом с городом работает станция. Чистая, мощная, дающая прибыли, дающая ордена и медали сотрудникам, дающая им чувство превосходства над другими. Там, на станции, зарабатывают хорошие деньги и могут пожить в свое удовольствие. О четвертом реакторе только слышала. Сколько там их, этих реакторов, толком не знала. Зачем ей это? И не узнала бы никогда. Есть хорошая работа, есть двенадцатилетний сын Алешка, муж Федор, квартира, рядом Киев, есть дачный участок, где можно поковыряться в земле... Чего еще? Конец апреля. Люди спешат на дачи, сажают огороды. Вечером, в пятницу, уговорила Федора: давай завтра поедем на участок, посадим картошку. Он согласился: поедем, поднимемся часов в шесть и на огород. Поужинали, легли спать. Спали крепко, чтобы выспаться и хорошо поработать на огороде. Утром Надежда весело приготовила завтрак, Алешка побежал в школу, а они с Федором, одевшись попроще, пошли на окраину города, а оттуда уже недалеко и до участка. Федор, что это за невидаль: с утра моют улицу из поливальной машины. До Первомая еще далеко... Наверное, какое-то высокое начальство посетит нашу Припять - вот и стараются власти. Так как же они «пыль в глаза пускать будут», если вымоют город? - улыбнулась Надежда и тотчас же умолкла - увидела множество милиции на выезде из города, суетящихся шоферов, чьи машины задержали.

Некоторые пешие дачники возвращались обратно. Вора какого-то ищут, что ли? - спросила Надежда у незнакомого мужчины, шедшего им навстречу. -Черт их знает. Не говорят, но за город не выпускают. Ни людей, ни машины. «Нельзя!» - и все тут. Только и удалось узнать: авария какая-то на станции. Ну, и что, починят, а при чем здесь жители города? Позднее знакомая женщина сказала, что авария серьезная, что людей не выпускают, чтобы не было паники, пока не отремонтируют реактор. Надежда с Федором вернулись домой: ладно, завтра или в следующие выходные посадим картошку, в городской квартире тоже хлопот хватит. По городу гуляли люди, в универмаге выбросили дефицитные товары (понятно: конец месяца, надо план выполнять торговле). Прямо на улице «давали» модные мужские рубашки, с погончиками, с коротким рукавом, со вкусом пошитые (Надежда понимала в этом толк). Она заняла очередь. Ожидая, люди говорили об аварии, судачили по-разному, но ни страха, ни паники не было. В основном сетовали на медлительного продавца, долго отсчитывающего сдачу, вступающего в долгие споры с покупателями. Кто-то сказал, что в больницу навезли много обожженных людей, но ему не очень поверили. Наконец купила Федору рубашку, успела забежать в молочный магазин и к обеду пришла домой. По улицам мчались пожарные машины, но это не удивляло: сказано же - авария, загорелась крыша на атомной, раз так, много пожарных - быстро потушат и все станет на свои места. Прибежал из школы Алешка. Принес четверку и какие-то бледно-коричневые таблетки: выдали ученикам, но не все отважились проглотить - очень горькие, вот и он спрятал в карман, принес домой. В школе тоже говорили об аварии, старшеклассники не выпускали малышей гулять на улицу во время перерыва. Учителя суетились, часто прерывали урок, надолго уходили в учительскую. Неясная, расплывчатая, как весенний туман, тревога омывала душу Надежды. Не страх, тревога. Радио передавало об успешном ходе посевной на юге Украины, о бригадном подряде в колхозах, выступил хор с концертом украинских народных песен, это немного успокаивало. Убрала квартиру, вымыла окна, постирала мужу и Алешке рубашки к празднику. Все вместе посмотрели программу «Время» об аварии не сказали ни слова, значит, маленькая, незначительная, местных, припятских масштабов. В 21.30 в дверь позвонили. - Мы из гражданской обороны города. Возьмите по таблетке на каждого члена семьи, выпейте обязательно. Это - против радиации. Ничего страшного не случилось, но на всякий случай надо выпить для профилактики, и не открывайте форточек, так будет лучше. Надежда налила всем по стакану компота, заставила мужчин проглотить таблетку и запить. Посмотрели концерт по телевидению, выкупались и легли спать. Спали крепко, разбудил всех пронзительный гул, от которого дребезжали стекла в окнах, звенели хрустальные рюмки в серванте. Федор выскочил на балкон: низко над домом кружил вертолет. На часах-5.30 утра. Разглядели: вертолетов несколько и летают они так низко, что лица летчиков можно рассмотреть - все они в марлевых повязках, словно боятся заразиться гриппом. В 6.40 в дверь настойчиво позвонили и постучали кулаком. Пришла женщина из ЖЭКа. Не заходя в квартиру, сказала: Включите радиоточку на полную громкость! Не выходите из дома, не открывайте окна! - и ушла звонить соседям. А может, это учения гражданской обороны? Всего лишь учения...- сказал Федор, и Надежда снова немного успокоилась. Даже отпустила мужа в магазин за молоком. Она варила обед, но не отходила от радиоточки на кухне. В 13.10 в громкоговорителе что-то затрещало, передача из Москвы прервалась на полуслове, и в местный эфир вышла диктор Припятского радио Нина Мельник. Уважаемые припятчане! - голос Нины дрожал и срывался. Чувствовалось, что ей очень хочется быть спокойной, уверенной в себе, но не получалось. На нашей атомной станции произошла авария. Просим сохранять спокойствие. Соберите самые необходимые вещи, нужные вам всего на три дня: продукты и одежду. В четырнадцать ноль-ноль к подъезду вашего дома будет подан автобус и вас пригласят на посадку... Диктор повторила сказанное еще раз, но Надежда уже не слышала ее: за пятьдесят минут надо собраться! Где Федор? А вдруг опоздает, да будь оно проклято, это молоко! Что брать? Как оставить без присмотра квартиру? Три дня всего, значит, к майскому празднику будем дома. Куда повезут нас? В лес, станем лагерем на берегу реки, а спать? Ночи еще холодные, земля сырая... Где же Федор, посоветоваться не с кем. Она набивала сумку колбасой, тушонкой, вынимала из холодильника все, что приготовила к празднику. Четырнадцать часов! Федора нет, ну и слава богу, не зовут спускаться к автобусу. Может, действительно это учения. Что же, это тоже надо, но зачем перед самым праздником? В 14.50-наконец! - прибежал муж. Без молока. Бледный, растерянный: значит, все это-правда. - Собралась?

Город вывозят! У многих подъездов уже стоят автобусы и милиционеры. Только что подошел и наш автобус, «Икарус» с киевскими номерами. Значит, повезут в Киев... На лестничной площадке уже слышались торопливые шаги, отрывистые разговоры соседей. Федор закрутил все краны, выдернул из розетки шнур телевизора, перекрыл газ, подхватил сумку с продуктами. Денег было немного, ведь в понедельник должны были дать зарплату. Нашли рублей тридцать - хватит на три дня. Надежда взяла для Федора купленную вчера рубашку - наденет в Киеве... Закрыли квартиру. Работница ЖЭКа при них опечатала дверь, спустились к подъезду. Заняли три места в автобусе, мест хватало всем, но было тесно, каждый с сумкой, кто-то держал собаку на руках, кто-то грудного ребенка. Можно бы ехать, да случилась долгая заминка: девяностолетняя бабушка Агафья Костюченко, баба Агафья, которая похоронила этой зимой своего единственного сына и осталась одинокой, наотрез отказалась ехать: «Мне уже все равно, детки, какая разница, где помирать. Не поеду. Без своего дома я уже и дня не проживу, а тут и стены помогают...» Закрылась в квартире и не откликается. Молодой милиционер сказал: - Ладно, езжайте. Я буду советоваться с начальством, как быть... В 16.00 автобус выехал со двора. Выехал быстро, но потом влился в колонну и двигался мучительно медленно, где-то там, впереди, образовались пробки, автоинспекторы нервничали. В автобусе была жарища, кто-то пытался открыть окна, но его затюкали женщины с маленькими детьми. Проехали село Копачи, а под Чернобылем опять застряли. Надолго. Многие выходили из автобуса, гуляли, мужчины курили, женщины с грудными детьми меняли пеленки, переговаривались: «Какая там у черта радиация, солнышко светит, сады цветут, птицы летают...» И действительно: где она? Не видно, не печет, не кусается, не слепит. Только горло дерет, но это, наверное, от выхлопных газов - сотни автобусов чадят вдоль трассы. У некоторых голова кружится и подташнивает, это от жары, от духоты в автобусе. Поехали дальше. Медленно, с остановками двигались в сторону Киева, г. Иванков шумел, как улей, навстречу шли бронемашины, колонны пожарных машин, бетоновозы, броневики с милицией и солдатами. Здесь объявили: «Кто имеет родственников или надежных знакомых в Киеве - могут выйти. Кто не имеет -оставаться в автобусе!» За Иванковым свернули направо. Наконец, дорога была свободной... Остановились в селе Блидча, в центре, возле сельсовета, где собралось много людей, они уже давно ждали эвакуированных. Начали быстро разбирать: кто семью, кто две сразу. Шутка ли, в Блидче 927 жителей, а вдруг приехало аж 900.

Из воспоминаний Александра Есаулова: 27 и 28 апреля мы работали с Володей Печерицей - начмедом нашей санчасти. Где-то в 10.40 или в 11.00, точно не помню, приехали из Москвы, из шестой клиники врачи Е. Д. Селидовкин и В. В. Левицкий. Специалисты по «лучевке». К моменту, когда я пришел в медсанчасть, было уже госпитализировано несколько десятков человек, но пораженные продолжали поступать. Для того чтобы всех разместить, пришлось отправить по домам больных наркологического отделения, затем всех, кто мог идти. Это крайняя мера, но другого выхода не было. Медики подсчитали, что наличие йодистых препаратов не обеспечивает проведения полной профилактики среди населения города. Мы еще не до конца осознали опасность. Окна кабинета, где мы сидели, целый день были открыты, и сколько лишних миллирентген мы получили, сказать трудно. Пораженные продолжали поступать, хотя все места уже были заняты. Первых 26 тяжёлых больных отправляли в Москву с Бориспольского аэродрома. Среди этих 26 было двое лежачих, с большими ожогами. Их предполагалось везти в каретах «скорой», остальных - в автобусах. Нас бережно передавали, как говорится, «из рук в руки», фиксировалось прохождение каждого села по рации. Под Киевом нас встретила машина городского ГАИ, и мы, проскочив сонный город на большой скорости, вылетели на Бориспольскую трассу. Вот и Борисполь. Аэродром. Наша «Аннушка» стояла третьей с краю. Через несколько минут появился экипаж и началась погрузка. Ко мне подошел капитан, хорошо помню содержание нашего разговора, возмутившего меня до глубины души. -Сколько получили эти ребята? - спросил он. -Порядочно,- ответил я. И капитан начал возмущаться, что, дескать, мы - молодые, хотим жить, это вам, атомщикам, все равно.. Для спора времени не было, и я просто оборвал его: есть приказ и выполняйте его. Люки закрылись, заревели моторы, и самолет ушел в ночь. (Позже я узнал, что врач и медсестра, сопровождавшие первую партию пораженных, были госпитализированы в Москве вместе со всеми больными)».

«Уроки Чернобыля» - это выражение до сих пор часто встречается в газетах. Все правильно: извлекать эти самые уроки нам всем не день и не год. Слишком серьезной катастрофой испытал нас мирный атом. Блок, на котором произошел взрыв, был введен в строй в декабре 1983 года. Работал он все это время, как и другие, весьма удовлетворительно. Очень может быть, что бесперебойная, какой она выглядела на поверхностный взгляд, работа станции и привела к некой самоуспокоенности, к благодушию. Есть специальный термин, применяемый в современной технике,- «защита от дурака». Смысл этого выражения понятен: создать такую систему, которая сама ограждала бы себя от неправильного обращения. До недавнего времени казалось, что существующие на АЭС многократные блокировки, суперсовременная техника и технология оградят от любых случайностей. И все-таки выяснилось, что создателям чернобыльского реактора не удалось предусмотреть эту самую защиту. Что чрезмерно длинная цепочка упорных нарушений правил при его эксплуатации закончилась неожиданно и для самих создателей, и для тех, кто экспериментировал с «аварийными ситуациями», взрывом. Не слишком ли велика плата за прогресс энергетики - гибель людей, заражение окружающей среды? Но тогда не отказаться ли, скажем, от химического производства? Ведь в 1947 году в США, в Техасе произошел взрыв нитрата аммония. Погибло 576, ранено 2000 человек. В 1979 году в Канаде, недалеко от Торонто произошло крушение поезда с жидким топливом, нефтехимическими продуктами и хлором. Из пораженной ядами зоны было эвакуировано 250 тысяч человек! Но даже такая страшная катастрофа не остановила движение поездов по железным дорогам. А море - так ли оно безопасно? А космос? Да что говорить, сколько джиннов пришлось бы заталкивать в кувшин обратно, если бы мы стали следовать логике -опасно, значит, не дразнить судьбу.

источник

[architecxp]

Интересное воспоминание об участии в ликвидации. Необычное...

Цитата

Теперь о работе. Собственно, это и должно было быть самым главным, ради чего нас сюда согнали. Так вот, основным занятием большинства ликвидаторов было безделье: безделье откровенное, организованное, спланированное, доводившее людей до идиотской деятельности вроде изготовления ножичков. Нет, конечно машины с людьми отправлялись в зону регулярно (кроме выходных и праздников), но организацией работ в зоне не занимался практически никто. Я вообще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь в батальоне хоть раз упомянул о работе.

Полный текст тут: http://www.lib.ru/ME...g-pictures.html